Дин дымил с каким-то задумчивым видом, шевелил щетинистыми желваками, отливающими в свете огня чугунно-черным блеском, хмыкал, смотря за тем, как желтоватые языки пламени вылизывают обломки мебели, как гудят горячие угли. Я же отошел к окну, вглядываясь в темноту, где плутали волки. Ночь, точно бесплотный призрак, полным ходом шествовала по спящей земле. На антрацитовом небе мерцала блеклая луна, изредка пропадая за несущимися облаками. Свет ее ласкал снега и льды, замерзшие пруды, редкие деревья, одинаково падал на соседние сооружения, столбы и машины, по-своему скрашивая их донельзя убогий вид.
«Ты не обижайся на меня, Джин, — с печалью думал я, — не держи зла. Я иначе не мог. Не могу равнодушно относиться к чужому горю. Просто не могу — и все. Может, ты и права, конечно, что я бесхребетный, но уверен, что и Дин не останется в стороне, когда нам потребуется помощь…»
И, вытащив из-под одежды кулон, незаметно поцеловал и тихо, как заклинание, прошептал:
— Я люблю тебя, Джин, — чуть помолчав, добавил, нарекая: — Поцелуй за меня нашу малышку. Скажи ей, что все с нами хорошо и скоро мы вернемся домой…
— Ты чего там шепчешь-то? — окликнул Дин. — Сам с собой, что ли, разговариваешь?
— Ну, вроде того, — уклонился я от ответа и, затушив бычок о подоконник, повторил тише: — Вроде того…
Погасили костер.
— Давай спать ложиться, — объявил Дин, зевая, — вставать спозаранку.
— Можно, — согласился я и пожелал: — Ну, спокойной ночи тогда.
— Спокойной ночи, — ответил тот, а потом сердечно поблагодарил: — Спасибо тебе, Курт, что вытащил меня. Я в долгу…
— Обращайся.
Пожав мне руку, Дин улегся здесь же, на диване, сунув под голову рюкзак.
— Кричи если что, — попросил я.
— Ага… — опять зевнув, промолвил он и, взбив рюкзак, как подушку, моментом захрапел.
Я разместился на кровати в соседней комнате, где и забылся мертвым сном…
Вторник, 25 марта 2014 года
Поднялась Джин чуть свет — совсем замучили кошмары о муже, где он, весь уставший и бледный как смерть, бесцельно слоняется по улицам того самого города, но почему-то совершенно один и без Дина. Немного придя в себя, отгоняя прочь пережитый ужас — спешно застелила кровать, вышла на кухню. Умывшись, она тихо, чтобы не тревожить дочь, оделась, принесла ведро воды, вымыла полы, всю посуду, прибралась, протерла пыль и принялась разбираться в кладовке, в какой вот уже как несколько месяцев царил полнейший беспорядок. Вышла, когда солнце полным ходом заливало кухню игривыми медно-оранжевыми лучами, а из комнаты Клер доносился безудержный детский смех.
