Сначала занялась крыша; крестоносцы снова предложили жемайтийцам сдаваться и выбегать из избы, но те решили лучше сгореть, чем живыми угодить в лапы своим мстительным врагам, и из избы не выходили. Пока не занялся потолок, желтокосая Йогаубе все пускала через маленькое оконце стрелы, а они летели далеко. Когда рухнул пылающий потолок и когда через оконце и дверь сеней начали вырываться наружу языки пламени, в избе раздался жуткий крик. Этот крик подхватили и остальные жемайтийцы, спрятавшиеся в других избах, но они, не выдержав натиска крестоносцев, сдались живыми. Только кривис Талунда и Кулгайлис не захотели по-хорошему выходить из избы и защищались один копьем, другой вилами; теперь они оба и десять женщин лежали, поваленные на землю, и, когда кричали сжигаемые живьем, кричали и они.
— Великий Перкунас! Праамжюс всесильный! — кричал с земли кривис Талунда, поднимая к небу свои связанные руки. — Возьми ты их на небеса, на вечные небеса, где отдыхают тени наших предков!.. О великий Перкунас! О всесильный Праамжюс! Позволь и нам сгореть жертвой, милой твоему сердцу!
— Молчи ты, проклятый язычник! — закричал подбежавший крестоносец и занес над его головой мизерикордию.
Но кривис Талунда не молчал. Он взывал к своим богам и просил крестоносцев бросить его в огонь, чтобы и он мог сгореть вместе с остальными и попасть на небеса.
— Ты кто такой, пес? — спросил подошедший к нему Ганс Звибак.
— Я нижайший слуга бога Перкунаса и других богов, наставник людей своих, а твой, собака, враг, — пытаясь подняться, ответил кривис Талунда.
— Крещен ли ты? — зло спрашивал Ганс Звибак.
— Насильно крещен, но от своих богов никогда не отрекался и не отрекусь.
— Если не отрекаешься, умрешь как собака.
— Ведь я сам просил сжечь меня вместе с моими братьями и сестрами.
— Тебя ждет более страшная смерть, если ты не отречешься от язычества.
— От вас я только смерти и жду, а погибнув от вашей руки, я отправлюсь прямиком на вечные небеса!
— Ты и после смерти будешь вечно гореть в аду, несчастный язычник!
— Пока еще буду гореть, а твоих богов я уже сжег, смотри, один только пепел остался!
— Молчи ты, гадина, вот сейчас сниму голову! — замахнулся мечом Оскар Фукс, но брат Ганс остановил его и сказал:
— Погоди, брат, мы еще успеем снять ему голову, а пока он послужит нам как проводник.
Талунда не испугался меча крестоносца, он только просветлел, поднял глаза к небу, словно в ожидании некоей милости. Но когда крестоносец вложил свой меч в ножны, старый кривис остался недоволен и насмешливо сказал:
