Мокроусов заводил глаза, топорщил молодецкие усы. Святые котцы терпеливо ему внимали. Они бы предпочли рассказ попроще, без сравнений, собеседник по-другому не умел.
«Вождь сильно опоздал. Явился он в кольце телохранителей; в зубах Мурчавеса была дырявая авоська; в ней глухо звякали какие-то пузырьки.
– Ну вот, – сказал он, – вроде, все готово, можем начинать.
Торжественно взмурчали гладиаторы. Вертихвостые коты исполнили старинный танец: ходили взад-вперед восьмеркой, у помоста замирали, распушая хвост, и мелко-мелко им трясли, пуская по шерсти волну».
Тут Мокроусов осекся. Потому что подошел к сюжету, о котором было неприятно вспоминать и еще неприятней рассказывать. Мурчавес объявил, что произвел в придворные поэты сочинителя Подлера. Вечного врага и конкурента Мокроусова. Подлер прочел стишки, посвященные Ночи Единства. Ничего себе стишки, кудрявые, но Мокроусов написал бы лучше.
«Мда… В общем, пригласили нас к столу; коты себя ждать не заставили, набросились на угощение; кое-где вспыхнули драки, раздались истеричные вопли и шип.
– Стоп-стоп-стоп, – сказал первоверховный вождь. – Куда это годится. Безобррразие! Ну-ка, быстро привели себя в порядок, я тут кое-что для вас надыбал.
Ссоры мигом прекратились. Любопытство у котов сильней, чем жадность; это известно любому.
Мурчавес вынул из авоськи пузырек, зажал его передними лапами и зубами сорвал с него крышку. В пузырьке плескалась жидкость, она пахла так маняще, так волшебно, что коты зажмурили глаза и, раздувая ноздри, стали нюхать воздух.
Вождь вылил содержимое в старую пластмассовую миску и предложил:
– Угощайтесь! Каждый может сделать два лизка! Не больше! Готикам и гладиаторам не подходить! Им запрещаю пробовать под страхом смертной казни!
Служивые коты со вздохом подчинились. Оно, конечно, хочется лизнуть, но тридцать два подхода к миске против двух глотков – это довод. Остальные выстроились в очередь. Приложившиеся к миске вели себя странно: пошатывались, громко беззастенчиво мяукали и сигали с места в карьер. Некоторые забегали в воду и барахтались в ледяных волнах, пытаясь схватить отражение белой луны. Другие с разбегу взбирались на гору, третьи зависали на деревьях и почему-то все истошно выли.
Я, – продолжал Мокроусов, – с трудом дождался своей очереди. Лизнул два раза, как положено, и почувствовал, что хвост наливается тяжестью, а лапы стали легче пуха! Божественный напиток пах полынью, виноградом, морем; в общем, чем он только не пах! Нектар богов…
