Екатерина не возражала против исчезновения великого князя, один вид которого вызывал у нее приступы желчи. Он мог жить в предоставленных ему загородных дворцах. Там за ним было даже легче наблюдать. А появляющиеся у Павла странности — их не стоило ограничивать. Напротив — рассказы о них компрометировали в глазах придворных и дипломатов и без того малопопулярную фигуру наследника. Гатчина переходит во владение Павла в 1783 году, и первые страницы ее истории говорят о людях, которые связывают с наследником престола свои надежды. Никита Панин, мечтавший о передаче Павлу власти ради преобразования русского государства в конституционную монархию. Воспользовавшаяся его иллюзиями Екатерина тем не менее вынуждена была считаться с влиятельным вельможей и передать в свое время в его руки воспитание наследника как незатухающую надежду на реализацию своих планов в будущем.
Н. И. Салтыков, входивший в панинское окружение. Александр Борисович Куракин, внук Никиты Панина, проведший с великим князем детские годы. Известный своими переводами с французского и сочинениями по географии С. И. Плещеев. Наконец Н. В. Репнин.
Впрочем, судьба и на этот раз оказалась благосклонной к Екатерине. Н. И. Панина не стало в марте того же 1783 года. Н. И. Салтыкова она поспешила уже в сентябре перевести к своему старшему внуку и любимцу, будущему Александру I, и во всяком случае отдалить от Малого двора.
Чем-чем, а искусством слежки за окружением императрица владела в совершенстве и не пренебрегала никогда. Как в шахматной партии, каждое перемещение или назначение в придворном штате преследовало определенную, четко намеченную цель. На месте Н. И. Салтыкова появляется в должности гофмейстера Малого двора граф В. П. Мусин-Пушкин. Императрица вполне могла рассчитывать на его лояльность и — тщательно скрываемую антипатию к настроениям великого князя. Да и настроениями при желании удавалось также незаметно руководить.
Екатерина проявляет необъяснимую снисходительность к прусским увлечениям сына. Более того — поддерживает его военные занятия. Она слишком хорошо помнит подобные «игры» собственного мужа. Да и чем могли грозить большому двору каких-нибудь два полка, тем более переделанных на ненавистный русской армии прусский лад!
Чем больше Павел ими занимался, тем шире расходилась молва о любезной его сердцу муштре, тем вернее оправдывался расчет на антипатии в обществе к наследнику. Приезжавшие на обязательные дежурства придворные чины большого двора не могли не замечать происходивших в великом князе неприятных для них перемен.
