— Это не мои проблемы! — не унимался рассерженный чиновник.
— Так и не мои тоже! — веселился украинец. — Я нанимался привезти москалей, а не сгружать!
— Сволочи, — шипел Угрюмов, волоча к дверям сумки, в которых что-то звенело. — Правильно вас поляки быдлом называли!
Олег осторожно толкнул Монаха в бок:
— Может, поможем?
— Вот еще.
Подошли к выходу. Олег выглянул через плечо Широкова наружу и удивленно хмыкнул. Взору открылась часть бетонной рулежной дорожки, с белоснежной разметкой. Сразу начинавшаяся за ней трава оказалась подстриженной. Вдали, среди деревьев, виднелись аккуратные домики в европейском стиле с черепичными крышами.
— Ты надеялся увидеть здесь грунтовую взлетно-посадочную полосу и дикарей в набедренных повязках? — попытался угадать Широков, берясь руками за кромки дверей и ставя ногу на первую ступеньку. — Не повезло…
— Я, конечно, знаю, что все давно не так. — Олег подал ему сумку. — Но вбитый со школы стереотип трудно выковыривается, и слова: «негр», «Африка», «мачете» ассоциируются и отдают эхом: «колония», «нищета» и «рабский труд».
Спустившись вниз, Олег оттащил сумку в тень крыла самолета.
— Чего уставился? — раздался визг Угрюмова.
Олег оглянулся. Каким-то чудом чиновник спустился вместе со своим багажом по лестнице и сейчас озирался по сторонам.
— С кем это он разговаривает? — заволновался Широков.
— Это только он знает, — со знанием дела сказал Монах.
— Он от такого количества водки здесь не окочурится? — волновался мокрый от пота Сечин.
— Тебе-то что? — удивился Широков, наблюдая за тем, как чиновник волочет свой звенящий баул по бетону.
— Может, на таможне отберут? — сказал Олег, мало надеясь на такой исход.
— Ты думаешь, она здесь есть? — между тем спросил Широков.
Таможня была. Причем со всеми атрибутами тоталитарно-светского государства, стремящегося с первых шагов показать гостям страны все прелести административно узаконенной коррупции.
Больше всех пришлось отдуваться Угрюмову. За водку он отдал все наличные деньги и готов был даже пожертвовать часами, но вовремя подоспевший Бондаренков увлек его за некое подобие ограждения.
— Он потом об этом пожалеет, — предположил Монах. — Лучше бы забрали.
Надежда на то, что старший команды хотя бы первый день в Уганде будет трезв, рассыпалась в прах.
В здании аэропорта было шумно. Пахло немытыми телами, гнилыми фруктами, откуда-то несло человеческими испражнениями. Свободных мест на скамейках не было, и часть черных как сажа пассажиров разместилась прямо на полу вдоль стен на кусках картона. Женщины кормили грудью детей, мужчины что-то вяло обсуждали. С десяток разгоряченных угандцев с баулами, старыми чемоданами и просто с узлами штурмовали вход на регистрацию.
