– Так это наперсток, не правда ли? – спросил Снитчей. – Что же он говорит?
– Он говорит, – отвечала Клеменси, медленно читая вокруг него, как вокруг башни, – за-бы-вай и про-щай.
Снитчей и Краггс засмеялись от души.
– Как это ново! – заметил Снитчей.
– И как легко на деле! – подхватил Краггс.
– Какое знание человеческой натуры! – сказал Снитчей.
– И как удобно применить его к практике жизни! – прибавил Краггс.
– А терка? – спросил глава Компании.
– Терка говорит, – отвечала Клемеиси, – «Делай для других то, чего сам от них желаешь».
– Обманывай, или тебя обманут, – хотите вы сказать, заметил Снитчей.
– Не понимаю, – отвечала Клеменси, в недоумении качая головою. – Я не адвокат.
– А будь она адвокатом, сказал Снитчей, поспешно обращаясь к доктору, как будто стараясь уничтожить следствия этого ответа, – она увидела бы, что это золотое правило половины ее клиентов. В этом отношении они не любят шутить, – как ни забавен наш свет, – и складывают потом вину на нас. Мы, адвокаты, собственно, ничто иное, как зеркала, мистер Альфред, к нам обращаются обыкновенно люди недовольные, несговорчивые и выказывают себя не с лучшей стороны; поэтому не справедливо сердиться на нас, если мы отражаем что-нибудь неприятное. Надеюсь, – прибавил Снитчей, – что я говорю за себя и Краггса?
– Без сомнения, – отвечал Краггс.
– Итак, если мистер Бритн будет так добр, что принесет нам чернила, – сказал Снитчей, снова принимаясь за бумаги, – мы подпишем, приложим печати и совершим передачу как можно скорее, а не то почтовая коляска проедет прежде, нежели мы успеем осмотреться, при чем и где мы.
Судя по наружности Бритна, можно было предположить с большою вероятностью, что коляска проедет, прежде чем он узнает, где он. Он стоял в раздумье, умственно взвешивая мнения доктора и адвокатов, адвокатов и доктора. Он делал слабые попытки подвести наперсток и терку (совершенно новые для него идеи) под чью бы то ни было философскую систему, словом, запутывался, как всегда запутывалась его великая тезка[9] в теориях и школах. Но Клеменси была его добрым гением, несмотря на то, что он имел самое невысокое понятие об ее уме, ибо она не любила беспокоить себя отвлеченными умозрениями и постоянно делала все, что нужно, в свое время. Она в одну минуту принесла чернильницу и оказала ему еще дальнейшую услугу – толкнула его локтем и заставила опомниться. Нежное прикосновение ее расшевелило его чувства, в более буквальном, нежели обыкновенно, значении слова, и Бритн встрепенулся.
