– Надеюсь, я исполнял обязанность опекуна как следует, – продолжал доктор, – во всяком случае, сегодня утром я должен быть формально уволен и освобожден. Вот наши почтенные друзья, Снитчей и Краггс, принесли целую кипу бумаг, счетов и документов для передачи вам вверенного мне капитала (желал бы, чтобы он был больше, Альфред; но вы будете великим человеком и увеличите его) и множество всяких вздоров, которые надо подписать, скрепить печатью и передать по форме.
– И утвердить подписью свидетелей, как того требует закон, – сказал Снитчей, отодвигая тарелку и вынимая бумаги, которые товарищ его принялся раскладывать на столе. – Так как я и Краггс, мы были членами опеки вместе с вами, доктор, относительно вверенного нам капитала, то мы должны попросить ваших двух слуг засвидетельствовать подписи, – умеете вы писать, мистрис Ньюком?
– Я не замужем, мистер, отвечала Клеменси.
– Ах, извините. Я сам этого не предполагал, пробормотал с улыбкою Снитчей, взглянув на ее необыкновенную наружность. – Умеете ли вы читать?
– Немножко, – отвечала Клеменси.
– Псалтырь? – лукаво заметил адвокат.
– Нет, – сказала Клеменси. – Это слишком трудно. Я читаю только наперсток.
– Наперсток! – повторил Снитчей. – Что вы говорите?
Клеменси покачала головой.
– Да еще терку для мускатных орехов, – прибавила она.
– Что за вздор! Она должно быть сумасшедшая! – сказал Снитчей, глядя на нее пристально.
Грация, однако же, объяснила, что на упомянутых вещах вырезаны надписи, и что они-то и составляют карманную библиотеку Клеменси Ньюком, не очень знакомой с книгами.
– Так, так, мисс Грация, – сказал Снитчей. – Да, да. Ха, ха, ха! А я думал, что она не совсем в своем уме. Она смотрит такой дурой, – пробормотал он с гордым взглядом. – Что же говорит наперсток, мистрис Ньюком?
– Я не замужем, мистер, – заметила опять Клеменси.
– Так просто Ньюком, не так ли? – сказал Снитчей. – Ну, так что же гласит наперсток-то, Ньюком?
Как Клеменси, собираясь ответить на вопрос, раздвинула карман и заглянула в разверстую глубину его, ища наперсток, которого тут не оказалось, как потом раздвинула она другой и, увидевши его на дне, как жемчужину дорогой цены, начала добираться до него, выгружая из кармана все прочее, как то: носовой платок, огарок восковой свечи, свежее яблоко, апельсин, заветный, хранимый на счастье пенни, висячий замок, ножницы в футляре, горсти две зерен, несколько клубков бумаги, игольник, коллекцию папильоток, и сухарь, – и как все это было по одиночке передано на сохранение Бритну, – это не важно, также как и то, что, решившись поймать и овладеть самовольным карманом, имевшим привычку цепляться за ближайший угол, она приняла и спокойно сохраняла позу, по-видимому, несовместную с устройством человеческого тела и законами тяготения. Дело в том, что, наконец, она победоносно достала наперсток и загремела теркой, литература которых, очевидно, приходила в упадок от непомерного трения.
