– Надо же! – оживилась старушка. – Вы знаете, Тиночка, что я подумала – раз уж он ваш хороший знакомый и у него нет ранения, то не поместить ли его у нас, наверху?
– Бабушка! Думаю, это лишнее…
– Ведь ему необходимо диетическое питание, особый уход… Я сама могла бы чем-то помочь. А то чувствую себя какой-то старой ненужной вещью.
– Как вы можете наговаривать на себя что-то подобное? – возмутилась Ася. – Вы отдали свой дом под военный госпиталь! Постоянно помогаете всем, чем можете!
– Ну, ну, ну! И все же это гораздо меньше того, что делаешь ты.
– Я… я должна что-то делать.
Да, она сразу поняла, еще год назад, что должна постоянно что-то делать. Только так она сможет победить острую колючую боль души. Тогда это оказалось спасением для нее.
Она хваталась даже за то, о чем ее не просили. Приползая к себе наверх, она заставляла себя тщательно вымыться и падала в сон как в пропасть. То, что прошли все сроки ее женских недомоганий, поначалу ее не смутило. Она списала это на переутомление, а потом и вовсе забыла думать об этом. Работа не оставляла времени на мысли о себе. Она поняла, что беременна, когда начал округляться живот. Моясь вечером, как обычно, в холодной, она увидела себя в зеркале и застыла. Ошпаренная подозрением, Ася повернулась. Показалось? Она встала к зеркалу боком. Живот, обычно плоский, упруго торчал. На ощупь он был жестким, и как она ни пыталась его втянуть, он продолжал выпячиваться, заявляя очевидное. Неужели это возможно? Господи!
Ася торопливо нацепила платье, застегнула все пуговицы. Ее кашемировое платье, сшитое в стиле «гимназистка», имело широкую юбку, а сверху – пелерину. Платье сестры милосердия и вовсе напоминало одежду монахини – было широким, без затей. Пожалуй, какое-то время она сможет скрывать. Допустим. А дальше? Как только в госпитале узнают, ее уволят, это ясно. Куда она пойдет?
Ася смотрела в зеркало и спрашивала себя: что делать?
И ответ у нее находился один: как можно дольше скрывать. А там – будь что будет. Ася держалась стойко. Она работала как машина, научившись отключать эмоции. Вскоре она даже стала чем-то похожа в поведении на Елену Павловну – строгая, немногословная. С каждым днем ей становилось все тяжелее работать, к концу зимы она стала задыхаться, поднимаясь к себе наверх после работы. Теперь постоянно перед ней даже ночью стоял вопрос: как быть дальше? В молитвах, которые Ася возносила Богу по вечерам, была одна-единственная просьба: позаботиться о ней и ребенке. Сама она выхода не видела.
