Я вспоминаю об этом разговоре, и он сразу переходит в другой - исхода пятьдесят второго года, словно мать и отчим продолжали его без перерыва. На этот раз отчим отвергал антисемитскую подоплеку дела "врачей-отравителей", потому что не допускал их невиновности.
И чего я ополчаюсь на высоколобых, сидящих в своих закупоренных кабинетах в разных Оксфордах и Гарвардах, лишенных объективной информации, зашоренных воспитанием и моралью и потому начисто неспособных судить о глухих советских делах, когда в нашей собственной измученной семье человек, на своей шкуре испытавший бред и ужас тридцать седьмого года, распрощавшийся с наивными интеллигентскими иллюзиями, с "запечатанным" ртом, никак не мог поверить в абсолютный уголовный цинизм этого строя и взглянуть в истинное лицо Сталина.
- Ведь это так понятно и так соблазнительно для людей, распоряжающихся здоровьем и жизнью Сталина, убрать его подтихую, - рассуждал отчим. Никому бы и в голову не вспало, что дело нечисто. Удивляться надо другому, почему этого до сих пор не сделали. Не решались, тянули и попались. Неужели можно допустить, что в официальном сообщении будут называть разведки, заказавшие убийство, без достаточных оснований? Тот же "Джойнт" немедленно опровергнет поклеп и осрамит нас перед всем миром. Так грубо никто не работает.
- Не работает? - Мать гладила белье электрическим утюгом. Она проверила пальцем жар утюга и болезненно сморщилась. - А процессы тридцатых годов? Там тоже были обвинения в связях с иностранными разведками.
- А ты думаешь, их не было?
- Боже мой! Ты так ничему не научился. Как был доверчивым дурнем, так и остался. Значит, Мара поджигал Бакшеевские торфоразработки, Мейерхольд шпионил, Верочка Прохорова подготовляла покушение на Сталина, певичка Разина возглавляла террористический центр, а вечно пьяный Леонид Соловьев неуловимый разведчик "Интел-лидженс сервис"?
- Не надо передергивать...
- Надо! - И мать запустила ему утюгом в голову.
Отчим уклонился, не столь ловко, как Федор Иванович Тютчев от утюга, посланного слабой рукой Денисьевой, ему задело надбровную дугу. Он плохо держал боль, закричал, стал метаться в поисках йода, ваты, бинта. Мать не сдвинулась с места, чтобы ему помочь. Свой жест в этом происшествии я не помню.
Залив ранку йодом и заклеив пластырем, отчим объявил мать сумасшедшей.
- Да, - печально согласилась мать, - я действительно сумасшедшая, если прожила четверть века с таким дебилом. Мне казалось, ты хоть чему-то научился, а ты застыл на том времени, когда хотел отдать руку за Сталина.
