Они сплели руки, осушили бокалы и поцеловались, причем художник вложил в поцелуй всю свою бьющую через край энергию.
- Пошел к черту! - сказал художник свирепо.
- Пошел к черту! - вежливо отозвался Гущин. Художник стиснул ему руку.
- Нравишься ты мне. Костяной ты человек и жильный. Тебя ветром не сдует.
Красивый поэт Гржибовский запел под гитару смешную и трогательную песню о стране Гиппопотамии.
В разгар пения в мастерскую ворвался темноволосый юноша и с ходу обрушился на хозяина:
- Значит, Верещагин гений и светоч? На него шикнули, он зажал рот рукой. Поэт оборвал песню и отбросил гитару.
- Почему вы перестали? - обратился к нему Гущин.
- А кому это нужно! - неприязненно отозвался поэт.
- Так Верещагин светоч и гений? - снова кинулся на хозяина вновь пришедший.
Тот, рванув на себе ворот рубашки, как древние ратники перед битвой, грудью стал за Верещагина:
- Ты сперва достигни такого мастерства!..
- Ерунда - фотография.
- А колорит - тоже ерунда?
- Колорит? - язвительно повторил вновь пришедший. - Колер у него, как у маляров, а не колорит.
- П-прошу покинуть мой дом! - от бешенства художник заговорил "высоким штилем".
- Да ноги моей у тебя не будет, натуралист несчастный!
- Мальчики, мальчики, будет вам! - кинулась к ним Наташа. Опомнитесь, как не стыдно!
Художник и его оппонент дрожащими руками взялись за бокалы.
- Только ради Наташки, - с натугой проговорил художник. - Твое здоровье!
- Наташа, только ради тебя, - в тон отозвался темноволосый, - твое здоровье!
И они чокнулись.
Гущин почувствовал внезапную усталость и заклевал носом.
Он борол сонливость, улыбался вновь прибывшим: печальному
Мефистофелю, оказавшемуся видным
режиссером, и девушке с бледным русалочьим лицом,
Она сразу подсела к Гущину и спросила таинственным
голосом:
- Я из "Смены". Как вы оцениваете современную молодежь?
- Прекрасная молодежь! - от души сказал Гущин. - Горячая, заинтересованная...
- Благодарю вас, - сказала русалка тем же намекающим на тайну голосом, но дальнейшего Гущин не услышал - он задремал.
Правда, сквозь дрему он услышал еще, как Наташа сказала:
- Оставь человека в покое, дай ему отдохнуть. Порой в его сон проникали и звуки гитары, и пение, и разговор, то разгорающийся, то затихающий, словно пульсирующий. Но видел он другое застолье, в собственной, только что полученной, новенькой квартире, много лет назад. Он видел свою жену в пору женского расцвета, с молодыми, горячими глазами, и себя, лишь начавшего седеть, и молодых своих друзей, и золотоволосого юного Зигфрида возле Маши.
