Северин обнял меня и прижал к себе, гася мою обиду.
— На самом деле мне практически придется делать все с нуля, — загундосил Брайт. — Госпожа Мерсье лишь только начала работу, хотя у нее и было достаточно времени. Но я понимаю, что в определенные моменты личная жизнь становится важнее работы…
— Выруби это на хрен! — рявкнул над моей головой Монтойя и поволок меня обратно в спальню.
— Да отпусти ты меня! — рванулась я.
— Осторожнее, Лали! Твои ребра! — увещевал меня Северин, заталкивая обратно.
— Да ни черта у меня уже не болит! — огрызнулась я. — Почему ты мне не дал дослушать?
— Ты уверена, что тебе уже не больно? — Дыхание Монтойи изменилось, и он еще крепче прижал меня спиной к себе.
— Уверенней некуда! Пусти, я хочу их дослушать! — дернулась я только для того, чтобы ощутить, что мужчина у меня за спиной стал горячим и твердым, как сталь. Во всех чертовых местах. И от этого я стала не просто влажной. Я буквально потекла в одно, мать его, мгновение. В животе все скрутилось и завибрировало жестким горячим узлом чистой, раскаленной добела нужды.
— На хрен их, — прорычал Северин у моего уха. — На хрен весь мир.
Одна его рука запуталась в моих волосах, вынуждая максимально откинуть голову назад, а вторая проскользнула в мои пижамные штаны, почти грубо отпихивая ткань со своего пути. Она замерла в низу моего живота в считаных сантиметрах от места, где я в ней так невыносимо нуждалась. Жадные, голодные губы зависли прямо над моими, сжигая тяжелым дыханием, воруя мой воздух. Все мысли испарились из моей головы. Бруно с его ложью, институт, расследование, все переживания, даже то, что прямо за дверью целая толпа, способная уловить любой мой тихий стон. Все исчезло, как и не было. Имела значение только эта невыносимая, вынимающая душу близость Северина, которой было дико недостаточно.
— Поклянись, что тебе уже не больно, — проскрипел он, едва задевая мои губы.
Меня затрясло, и я сама подалась навстречу его рту, стремясь получить столь нестерпимо желаемое. Но Монтойя зарычал и удержал меня на месте за волосы.
— Поклянись, что тебе не больно, или мы остановимся прямо сейчас, — жестко сказал он, чуть отстраняясь.
— Если ты сейчас остановишься, я тебя на куски порву, засранец! — ответила я ему рыком, и моя волчица была со мной полностью солидарна. — У меня ни черта больше не болит, так что перестань уже изображать мою сиделку и поимей меня, или дай мне это сделать самой, раз силенок маловато.
