— Кто там? — говорит Тарасик.
На пороге женщина-почтальон.
— Вот тебе подарок, — объясняет она Тарасику и подает открытку.
Папа сердито читает открытку.
— Одевайся, Тарас, — говорит папа.
— В кино? — допытывается Тарасик.
— Какое там кино? — отвечает папа. — А впрочем, может, и в кино поспеем. Только сначала придется хинину хлебнуть.
Они идут по улице, молчат, «Какого такого хинину?» — думает Тарасик.
…Куда девают снежинки? Вот те, что падают ночью? — думает он. Их, наверное, увозят в лес. Здравствуй, снег, говорит лесной снег городскому. И схватятся оба снега радоваться, блестеть и подмигивать, вот как сейчас подмигивают огоньки в сугробе. Но видят это одни только зайцы. И серые волки.
Широкая улица, залитая светом, бежит вперед, как белый коридор. Солнце отражается в замке от портфеля. Оно светит в окошко булочной. За окошком хлебцы, только не настоящие, а деревянные.
Широкая улица вся в свету. Вместе с воробышком солнце тихо сидит на трамвайном проводе. Солнце на папиных башмаках. И папа внимательно разглядывает свои башмаки.
Большущий дом, к которому подходят Тарасик и папа, тоже весь залит светом.
«А, здорόво! — говорит старый дом. — Гляди, Тарасик, я весь в пятнах. Вот это пятно — человек. Это — облако. А это — старая дедушкина качалка».
Но папа не видит старого дома. Он знай глядит на свои башмаки.
Папа снимает пальто, раздевает Тарасика и, крепко сжав его руку, поднимается вверх по широкой лестнице.
— Стой тут! — сердито говорит папа. — Я сейчас. И чтоб было тихо. Ясно? Будь хоть раз человеком — понял?
— Иди, — говорит Тарасик. — Я человек.
Папа идет к двери, крупно ступая всей подошвой, а шаги у него бесшумные. Как у кошки. Лицо у папы такое, будто он проглотил куриную кость. Дверь за ним захлопывается. Тарасик стоит один в большой новой комнате. Против него какая-то женщина, перед нею пишущая машинка… Машина в свету. Волосы тетеньки тоже в свету. Она раскрывает сумку, но не такую, как мамина, а большую, и мажет себе рот. Тетенька похожа на клоуна — нос белый, а губы красные.
— Роднуля! — говорит тетенька и выпячивает вперед большие красные губы. — Ла-апушка! — говорит тетя.
Тарасик молчит.
— Как тебя зовут?
Тарасик молчит.
— А ты любишь папу? — говорит тетя.
Молчание.
— А маму? Ты немой? Ты чей?
— Кошкин, — говорит Тарасик.
— Кошкин! Прелестно! Какой остроумный мальчик! Николай Степанович, — обращается она к дяденьке, который входит с портфелем, — не правда ли, в этом мальчике что-то есть? Взгляд, улыбка. Бедные девушки! Что будут делать бедные девушки!
