Ну и старательный художник зима! Не поленилась, разрисовала инеем каждую, хоть самую маленькую ветку.
Дед проходит мимо, а дерево сыплет снегом на его теплую шапку. (Для дерева дедушка — мальчик. Дереву триста, а деду только пятьдесят семь лет.)
Дедушка медленно пересекает двор. За ним идет его тень. Плечи у тени сутулые. Она опустила голову. У нее тяжелые, длинные руки. Она стара.
Тень старая потому, что нет у нее глаз, как у дедушки, чтобы видеть город и радоваться ему. У нее нет сердца, чтобы любить своих внуков. У нее нет памяти, чтобы вспоминать свою родину.
Дедушкина тень выражает обиду, усталость. Да мало ли что она может выразить? Ведь это тень человека — не шкафа или стопки книг, поваленных на шкаф. Человечья тень, она самая умная из всех теней на земле.
Дед ступил на крыльцо своего дома. Заскрипело старое дерево. Крыльцо запело: «Где это ты пропадал, хозяин?»
Дед, вздыхая, проходит длинный коридор и отпирает дверь своей комнаты.
В низкие окна его комнатенки заглядывает старый двор — сарайчики, пристройки и лесенки.
Двор освещает луна. Ее голубое сиянье льется спокойно и свободно на крышу сарая, где посреди большого города живут куры.
Дедушка медленно поворачивает выключатель. Под потолком загорается лампа.
Она загорается, а комната темна. В углу стоит старая дедушкина кровать. В другом углу — кухонный столик и стул.
А посреди комнаты — муфельная печь. Его гордость. В ней он обжигает глиняные черепки, ищет цвет своей будущей вазы. Рядом с печкой белый песок — каолин…
Ярко горит под потолком лампа, она не завешена абажуром. Но комната одинока, поэтому она темна.
«Вот здесь, — вспоминает дедушка, — стояла коляска Тарасика, а там Сонина раскладушка, а тут висело зеркало, в которое она любила глядеться».
А теперь комната одинока, поэтому она темна. Медленно, будто к чему-то прислушиваясь, подходит дедушка к муфельной печке и включает ее. Красноватый огонь освещает дедушкины руки.
В комнате вдруг делается светло.
Мастер Искра работает. Цвет эмали — не шутка. Его проверит только огонь.
Ночь… Она в каждом доме, в каждом погасшем, в каждом светящемся в темноте окошке, она стоит, притаившись в подворотнях, ложится на тротуары острыми тенями ларьков, спокойно глядит на землю с черного неба, где низкие звезды и большая белая луна.
Тихо дремлет фонарь на перекрестке улиц.
Согнув дугой свою тощую алюминиевую шейку, он отбрасывает на мостовые свет, похожий на конус.
Блещет и светится в темноте снег. Он прыскает блестками, горит, как от холодного пожара.
