— Товарищ, — говорит он тихо и глухо, — тут, верно, случилось несчастье?.. Мальчик… Тарасик…
— Гражданин, пройдемте, — сурово и коротко отвечает ему на это милиционер. — Я вам, кажется, довольно ясно сказал нынче утром, чтобы это было в последний раз. Сказал?.. Да?! А милиция вам не нянька.
Папа весь обмякает. Он крепко держится рукой за фонарь.
— При чем тут нянька?! — говорит он счастливым голосом. — Чем, скажите пожалуйста, вас так допек мой малыш, что вы его хватаете на всех перекрестках?!
— Видать, папаша из молодых, да ранний! — покачивая головой, непонятно объясняет милиционер. — Пройдемте давайте…
И он осторожно, но твердо отдирает папу от фонаря.
В полном молчании бредут папа и милиционер в милицию. Они шагают дружно. Гуськом. Впереди — папа. А сзади — милиционер.
А по тротуару навстречу им идут соседи — жильцы из красивого нового папиного дома.
Идут и видят: постовой ведет в милицию их молодого соседа — монтера Искру. Без шапки (бедняга, видать, от срама потерял шапку).
Сурово и пристально смотрит на папу дежурный милиции — молодой, пухлощекий, розовый лейтенант.
— Где мой сын? — стиснув зубы и сжав кулаки, говорит папа.
— Ваша фамилия, гражданин? — вежливо спрашивает дежурный.
— Товарищ начальник! — вмешивается постовой. — Разрешите-ка доложить: это тот самый папаша, который сегодня утром потерял своего ребенка.
— Ясно! — коротко говорит лейтенант. — Товарищ Морозко, вы слышали?.. Он сказал «мой сын». Значит, вы, папаша, отцовства не отрицаете? И попрошу не кричать. Я вам не жена. Я дежурный милиции. При исполнении служебных обязанностей. Присядьте.
Папа не то садится, не то падает на скамейку. Он запускает пальцы в густые русые волосы.
— Вот эдак-то будет лучше, — примирительно говорит постовой. — Посиди-ка, парень. Подумай. Молодо-зелено. Эх, люди-люди! А ведь такой мировой пацан!.. Не ребенок — ягодка. Шустрый, чернявый… Ножонками дрыгает, тянет ручонки. Кричит: «Не оставь, папаша!..»
Брови юного лейтенанта от жалости становятся дыбом…
— Тарасик! — глухо говорит папа.
— Вот именно, что Тарасик, — покачивая головой, подхватывает милиционер. — И как это только сердце у человека не разорвется?! Такой толстый, гладкий… Такой бедовый… Я ему слово, а он мне три. «Папенька», — говорит.
Сквозь папины пальцы, на тыльную сторону ладони, медленно выкатывается прозрачная капля. (Во время бега он потерял шапку. Иней на его волосах растаял. По смуглой папиной руке осторожно катится капля, похожая на слезу.)
