Было одиннадцать часов, когда мы приехали в Шальо. В трактире нас приняли как старых знакомых. Никто не удивился, что Манон в мужском платье, потому что в Париже и его окрестностях привыкли видеть женщин во всяких видах. Я приказал отлично угостить ее, точно мои дела были в превосходном, состоянии. Она не знала, что у меня плохо насчет денег. Я поостерегся говорить ей оба, этом, намереваясь завтра один, отправиться в Париж, дабы отыскать какое-либо средство против этой досадной болезни.
За ужином, она показалась, мне бледной и похудевшей. Я этого не заметил в госпитале, потому что комната, где я ее там видел, была не из самых светлых. Я спросил ее, не зависит ли это от испуга, который она испытала, увидев, как убили ее брата. Она стала уверять меня, что как она ни была взволнована этим происшествием, но бледность ее зависит единственно от трехмесячной со мной разлуки.
Значит, ты любишь меня чрезмерно? – спросил я.
В тысячу раз больше, чем в состоянии выразить, – отвечала она.
И ты меня больше никогда не покинешь? – добавил я.
Нет, никогда, – отвечала она.
И это заверение было подтверждено столькими ласками, что мне, действительно, казалось невозможным, чтоб она когда, либо могла забыть их. Я всегда был убежден, что она была искренна; что могло заставить ее притворствовать до такой степени. Но она была еще более легкомысленна; или вернее, она терялась, она переставала быть сама собою, когда, впадай в бедность и нужду, видела перед собою женщин, которые жили в довольстве. Я был накануне последнего в этом отношении испытании, которое превзошло все другие, и привело меня к самому странному случаю, который когда либо выпадал на долю человека моего происхождения и состояния.
Зная за ней эту повадку, я на следующий же день поспешил в Париж. Смерть ее брата и необходимость купить белье и платье и для нее и для меня были такими настоятельными причинами, что мне не к чему было придумывать предлоги. Я сказал Манон и хозяину, что пойду нанять карету; но то была уловка. Необходимость заставляла меня идти целиком; я скоро дошел до Кур-ла-Рэнь, где думал отдохнуть. Мне надо было на минуту уединиться и успокоиться, чтоб порешить, что я стану делать в Париже.
Я присел на траву. В голове у меня была целая пропасть соображений и размышлений, которые мало-помалу свелись к трем главным пунктам. Яне; была необходима неотложная помощь ради удовлетворения бесчисленного множества настоятельных нужд. Мне надо было отыскать какое-либо средство, которое могло бы подать мне; надежду на будущее; сверх того – и это было вовсе не маловажно – мне надо было собрать сведения и принять меры насчет безопасности как Манон, так и моей собственной. Исчерпав различные предположения и комбинации на счет этих трех пунктов, я порешил, что пока лучше отложить заботы на счет двух последних. Мы были почти в безопасности в Шальо; что же касается грядущих нужд, то я решил, что о них будет еще время подумать, когда я удовлетворю настоящим,
