У Манон был, брат, служивший в лейб-гвардии. К несчастию, оказалось, что он живет в Париже в одной с нами улице. Он узнал сестру, увидев поутру у окна. Он тотчас, же прибежал к нам. То был человек грубый и без понятий о чести. Он вошел в нашу комнату со страшными ругательствами и, иная отчасти похождения своей сестры, осыпал ее бранью и упреками.
Я вышел за минуту до того, и это было счастьем для него, или для меня, потому что я вовсе не был расположен сносить оскорбления. Я воротился домой уже после его ухода. Печаль Манон заставила меня предположить, что случилось нечто необычайное. Она рассказала мне досадную сцену, которую ей пришлось вынести, и о грубых угрозах ее брата. Я до того озлобился, что готов был тотчас же отомстить, если бы она не остановила меня своими слезами.
В то время как мы разговаривали с нею об этом приключении, к нам в комнату без доклада вошел лейб-гвардеец. Я не принял бы его так вежливо, если б знал его раньше; но, с веселым видом поклонившись нам, он успел сказать Манон, что пришел извиниться перед ней за свою вспышку; что он думал, будто она ведет распутную жизнь, и что это-то мнение и возбудило его гнев; но что, узнав от одного из наших слуг, кто я такой, и услышав обо мне много хорошего, он желает жить с нами в мире.
Хотя эти сведения, полученные от одного из моих лакеев, и заключали в себе нечто странное и гадкое, я вежливо выслушал его объяснение. Я думал тем угодить Манон. Она, казалось, была в восторге, что он идет на мировую. Мы оставили его обедать.
Через несколько минут он до того простер свою короткость, что, услышав, что мы возвращаемся в Шальо, во что бы то ни стало, захотел сопровождать нас. Пришлось поместить его в нашей карете. Он таким образом вступил во владение; вскоре ему стало так приятно нас видеть, что он превратил наш дом в собственный и в некотором роде стал хозяином всего, что нам принадлежало. Он звал меня братом, и под предлогом братской близости, стал приглашать к нам в Шальо всех своих приятелей и угощать их на наш счет. Он заказал себе на наши же деньги великолепное платье. Он даже заставлял нас платить за себя долги. Я смотрел сквозь пальцы на такое нахальство, чтоб не обидеть Манон, и притворялся даже, будто не вижу, как он вытягивает у нее значительные суммы. Правда, ведя большую игру, она, был настолько честен, что возвращал ей часть денег, когда фортуна ему благоприятствовала; но наше состояние было слишком ограничено и мы не могли долго выдерживать таких неумеренных трат. Я уже готов был крупно поговорить с ним, желая освободиться от его навязчивости, как гибельный случай избавил меня от этого; он повлек за собою другой, который оставил нас, безо всяких средств.
