Зачем ему это было надо? Собственно, незачем, но стариковская жизнь так часто лишена всяких внешних событий, что смена времен года – уже само по себе событие.
…Мимо окон, на миг испугав солнечных непосед, мелькнула знакомая серая тень. Устинов. Его все так называли – старик Устинов. Коротко и ясно. Появлялся он обычно вечерами, как только солнце начинало садиться (а может быть, как только приходили с работы его молодые родичи и начиналась в квартире вполне законная свистопляска – помыться-поесть-прибраться, словом – «дедушка, вы бы не мешали»). Или вот как сегодня – наверняка в доме Устиновых застолье, отмечают праздник.
В сплющенной временем кепочке цвета «перец с солью», в сером выгоревшем плаще – Михаил Иванович хорошо помнил, когда Устинов купил этот плащ и по какому поводу – лет семнадцать назад, к рождению внучки. Или не к рождению? Жена Устинова в то время жаловалась каждому встречному-поперечному, что ее благоверный завел любовницу на стороне – седина в бороду, а бес в ребро… впрочем, какая ерунда все это, плащ давным-давно вышел из моды, а Устинов овдовел лет пять назад.
Устинов крикнул нашему старику, сидевшему у окна:
– С праздником! – но подходить к окну не стал.
Устинов шел вдоль дома со страшно озабоченным видом, стучал торопливо палочкой, непосвященный подумал бы – вот дедушка торопится, наверное, в булочную, успеть бы ему до закрытия. Только вот, дойдя до угла, дедушка лихо заворачивал обратно – до другого угла, а потом опять следовал лихой разворот… и опять вперед трусцой. Моцион. Тем более что число разворотов было вполне определенным, так сказать ежедневная норма. Отсюда и торопливость эта в движениях Устинова – разделаться бы поскорее с этой нормой!
И лишь только после этого, закончив с ежедневным моционом, Устинов приблизился к распахнутому окну. Заглянул откуда-то сбоку, тем самым демонстрируя вежливость, и молодцеватым басом спросил:
– Сегодня великий день. Гм. Как здоровье, Михал Иваныч?
– Так себе, – честно ответил старик.
В ответ Устинов принялся кашлять и сквозь кашель проговаривал:
– Так себе. Гм. Да вы еще бодрячком, Михал Иваныч. А я вот задыхаюсь. Сколько лет прошло, а оно все дает о себе знать!
Это он напоминал о ТБЦ, то бишь о туберкулезе, которым страдал много-много лет назад и который помешал ему выполнить воинский долг. Только вот к чему все время об этом напоминать? Михаил Иванович вполне верил в ТБЦ старика Устинова.
Откашлявшись, Устинов заговорил о политике. Он очень любил обсуждать мировые проблемы, у него был свой взгляд на них – и когда излагал его, то волновался, стучал палочкой в асфальт, брызгал слюной, походя ругая неудачную вставную челюсть… совершенно напрасно волновался, ибо наш старик и не думал ему возражать.
