Борода и философия | страница 25



.

Во времена Иакова I мода на Бороды продолжалась; приведем два пассажа из пьес Фрэнсиса Бомонта и Джона Флетчера: первый является самым смешным описанием Бороды на нашем языке (не исключая даже батлеровского «Гудибраса» (Hudibras)). Изгнанного и скрывающегося принца выбирают «королем нищих» из-за его Бороды; Хигген, оратор шайки, произносит такую речь:

Я предрекал, что королем ты станешь,
И вот – сбылось. Но нужно ль предрекать
То, что в твоей читается Браде
Столь же легко, сколь избран ты?.. Брадою
Ты явлен и к владычеству намечен.
Счастливая Брада! счастливый Принц,
Чья борода представила нам Принца
Без всякого изъяна! Пусть растет
Густой и длинной, чтоб под нею всякий
Жил, как под Побирушечьим Кустом,
Безбедно. Вот воистину наш Куст!
Брада – иль куст – кустистая Брада,
Под чьим златым и серебристым царством,
Как древле сказано, вкусим мы радость!
Ни пошлин, ни взысканий, ни обид:
Узлы державы, пуки розог хлестких,
Таившиеся в сей Браде, теперь
Все вычесаны прочь[45].

Из его[46] «Королевы Коринфа» мы узнаем:

Да, в моде Т-образная Брада:
Влюбленный в ней придворный отразился,
Как путешественник – в столовой вилке.
Последняя строчка намекает на путешественника Кориата, недавно завезшего из Италии моду на обеденные вилки.

Об этой римской Т-образной Бороде другой автор шутливо пишет:

Римское Ти
В неистовой храбрости
Разоблачается непоправимо:
Так заберет высоко,
Что и сгорит легко,
Носом горючим палимо.

А затем прибавляет:

Солдатская Брада
Лишь будет тем горда,
Чтоб у нее с лопатой сходство было:
В нее вперивши взгляд,
Враги в тревоге мнят,
Что их полкам готова уж могила.

В 1610-м умер Генрих IV, король Франции, о чьей Бороде говорили, что «она придавала его лицу царственную приятность и дружелюбную открытость»; когда его сын Людовик XIII>32 взошел на трон еще ребенком, придворные и все остальные, чтобы поддержать нового правителя, начали бриться, оставляя лишь эспаньолку, называемую мушкой, или королевской Бородкой. Однако Сюлли, знаменитый министр Генриха IV, стойко отказывался перенимать этот женоподобный обычай. Когда герцога призвали ко двору и придворные стали насмехаться над его старомодной Бородой, он с негодованием обратился к королю: «Сир! Когда ваш великой памяти отец оказывал мне честь обсуждать со мной серьезные и важные дела, он первым делом приказывал выставить из комнаты всех придворных шутов и паркетных шаркунов!» Примерно в это время маршал Бассомпьер, освобожденный после долгого заключения, объявил, что главная перемена, которую он видит, в том, что «мужчины лишились своих Бород, а лошади – хвостов».