– Карл, попытайтесь объяснить, что такое “неправильно” своими словами, не чьими-то чужими.
– Я вовсе не утверждал, что поступал неправильно. Я лишь поддавался инстинкту, который на самом деле присутствует у всех мужчин, но подавляется.
София поняла, что началась защитная речь.
– Разве вы не читаете книг? – продолжал он. – Существует красная нить, идущая от Античности до наших дней. Почитайте Архилоха…[23] “Своей прекрасной розе с веткой миртовой она так радовалась… Тенью волосы на плечи ниспадали ей и на спину. Старик влюбился бы в ту грудь, в те миррой пахнущие волосы…”[24] Об этом писали греки. Хоровая лирика Алкмана[25] воспевает чувственность ребенка. “Детей лишенный жизнь ведет одинокую и горестно по ним тоскует. И от тоски своей изведшись, вступает он в дом теней…” В двадцатом веке о том же писали, например, Набоков и Пазолини. Правда, Пазолини писал о мальчиках.
София узнала еще некоторые формулировки из допросов. – Что вы имели в виду, говоря, что вы могли встречаться в доме теней? – спросила она.
Он улыбнулся ей:
– Это всего лишь образ. Метафора для тайного, запретного места. Если хочешь почувствовать, что тебя понимают, можешь бесконечно черпать утешение в поэзии, психологии, этнологии и философии. Ведь я не одинок, но складывается впечатление, будто в своем времени я один. Ну почему же то, чего я жажду, неправильно?
София поняла, что это – вопрос, с которым он борется уже давно. Она знала, что педофилические отклонения практически неизлечимы. Речь скорее идет о том, чтобы заставить педофила понять, что его извращение неприемлемо и наносит вред другим. Однако прерывать его она не стала, поскольку хотела подробнее изучить ход его мыслей.
– Это не является неправильным по сути, не является таковым для меня и даже, думаю, для Линнеи. Это лишь искусственно созданное представление о неправильности, в социальном или культурном плане. Ergo[26]: здесь нельзя говорить о неправильности в прямом смысле слова. Два тысячелетия назад существовали те же мысли и чувства, что и сейчас, но правильное, в культурном отношении, стало теперь неправильным. Нас просто приучили к тому, что это неправильно.
София сочла его рассуждение вызывающе иррациональным. – Значит, по-вашему, произвести переоценку старого представления невозможно?
– Да, если она противоречит природе, – ответил он с неколебимым видом.
Карл Лундстрём скрестил руки на груди, внезапно приобретя враждебный вид.
– Бог – это природа… – пробормотал он.
