Жестокие и любимые | страница 22




– Но ты сказала, что она была твоей подругой.


– Да, но... я обидела ее. Я сделала вещи, которые причинили ей очень острую боль.


– Специально?


Мое дыхание перехватывает прежде, чем я успеваю ответить «да». Мозг яростно начинает все анализировать. Я размышляю насчет нашего с Джеком поцелуя. Насчет нашей войны. Насчет смеха, праведного гнева и нежных, ласковых моментов. Воспоминания жалят, как лимонный сок в открытой ране.


– Н-нет. Я пыталась... помочь? – Бабуля заламывает тонкую бровь, и я качаю головой. – Началось все с того, что я пыталась помочь Кайле, но потом... потом он начал действительно мне нравиться. Я ранила Софию своим чувством к нему. Каждая секунда, когда мои чувства к нему становились глубже, усугубляла ее боль. Что ж. Беру свои слова обратно. Я не пыталась ей помочь. Я была эгоисткой.


– Звучит так, будто ты пыталась быть счастливой с этим мальчиком.


– Но это ранило ее, – усмехаюсь я. – Мы причинили ей много боли. Я встала между ними. Я... она, наверное, почувствовала, что между ними все кончено. Поэтому она... она...


В моей голове резко всплывает образ белого платья на зеленой лужайке. Синие глаза Софии, в которых больше не теплится жизнь, залитые лунным светом золотистые волосы с запекшейся кровью в том месте, где ее голова встретилась с землей. И крохотный серебряный браслет с гравировкой «Талли». Каждая мелочь отражается в моей голове.


Она потеряла все. И я забрала последнего человека из ее жизни. Я сделала это, не подумав, не приняв во внимание, насколько сильно это ее ранит. Я просто двигалась вперед и делала то, что хотела, потому что была эгоисткой. Потому что хотела быть счастливой.


Потому что я хотела любви, хотя прекрасно знала, что не заслуживала.


Как и сейчас; я вообще никогда не буду достойна этого прекрасного чувства.


Я зло.


Я самый темный дракон, который съел самую печальную принцессу.


Мои мысли грубо прерывает бабушкин палец, постукивающий меня по лбу.


– Я слышу, как в твоем мозгу вращаются шестеренки. Не иди по этому пути. Это высокомерно. Ты слишком много думаешь о себе и о том, как ты влияешь на людей. Если она покончила с собой, то сделала это только потому, что ее жизнь была жалкой и она годами об этом думала, а не потому, что ты что-то сделала.


– Но я поспособствовала. Я...


Бабушка откидывается на спинку кровати и фыркает, натягивая на себя одеяло.


– Я не собираюсь спорить с тобой, когда ты настолько поглощена жалостью к себе, слышишь? Возвращайся, когда будешь мыслить ясно. Я хочу разговаривать со своей внучкой, а не с глупой мученицей, которая пытается взять всю вину на себя. – Я молчу, и бабушка, должно быть, понимает, насколько это редкий случай, потому что вздыхает и добавляет: – Прости, детка. Знаю, это трудно. Но ты сама все усложняешь. – Она наклоняется и целует меня в щеку. – Возвращайся в девять, когда медсестра разожжет огонь.