Через полминуты директор смог более-менее внятно произнести:
– Из книги легко вырвать страницу. Переписать, – он стал загибать пальцы. – Подправить. Оболгать. Украсть. Знание, доверенное бумаге, уже наполовину украдено… Ис… испорчено. Иссушено. Так же как здешние мумии, – он посмотрел на меня довольно жёстким взглядом, но быстро смягчил его и улыбнулся. – Вы понимаете? Бумага это не человеческое сознание. Оно живёт по-другому.
Я поймал себя на мысли, что размышляю над тем, была ли пауза между частицей «не» и словом «человеческое».
Голова туго соображала. Наконец, я сдался и кивнул. От всего сказанного осталось только ощущение, будто на какое-то мгновение меня коснулось… понимание, что ли. Но оно куда-то исчезло.
Голову мутило.
Теперь можно сворачиваться. Больше ничего конкретного не будет. Последнее, что было сказано мной по существу, звучало так:
– Приедет команда. Она заберёт печатные машинки с описями экспонатов на экспертизу и… Подготовьте справку. Хотя бы грубо… надо оценить – кто из сотрудников сколько времени проводит в помещениях с той или иной машиной.
– Печатной?
– Разумеется.
Мы прихлопнули бутылку, разговаривая об истории. О фактах и интерпретациях. Директор вёл себя достаточно откровенно. Выяснилось, что он, имея в хозяйстве целый музей, знает об истории немногим больше моего. Все эти вещи, артефакты, вырваны из своего времени. Рядом нет реальных людей, которым они нужны, которые верят и следуют традициям.
Возникало странное чувство, будто меня провели по рассыпающейся в труху массе истории, украденной и ветшающей – в темноте подземелий, в тишине и одиночестве. С номерками. Каталоги и хранилища больше походили на усыпальницы.
Директор сознался в плохом мнении об учебниках истории: мол, это «интерпретации и натяжки». «Колосс из археологических находок, но любой ветер клонит его свою сторону». «Большинство находок не несёт смысловой нагрузки, не служит подтверждением или опровержением принятой версии истории». То есть археологические данные – не информация, а просто как шум. Не более. Будто они с одной планеты, а наши измышления с другой. И эти «штуковины» не соотносятся друг с другом. «Кто знает, может, и нет никакой истории. По крайней мере, в том виде, в каком её рисуют люди».
Мы распрощались, а я, порядком озадаченный откровениями директора, покинул храм истории. Через день меня проинформировали о результатах экспертизы почерка печатных машинок. Помнится, информация опять застала меня по пути домой.
