Вот и все. Вот и все… Только как же выследили‑то? Неужели все‑таки заглянула в меня, пока бежал от нее? Успела выцарапать что‑то из моих воспоминаний… Вот и все!
— Все настолько плохо? — пробасило за спиной.
С плохо скрываемой иронией.
Я захлопал глазами, уже узнав голос, но в голове все никак не складывалось… Потому что… Потому что…
— Гош… — пробормотал я. — Гош, твою мать! — рявкнул я, разворачиваясь.
Но он уже предусмотрительно отступил назад и выставил руку — длинную и сильную. Через нее мне не проскочить, чтобы врезать ему по уху. А стоило бы за такие шуточки!
Никакого пистолета у него, конечно же, не было. Всего лишь указательный палец и мои перепуганные фантазии.
— Гош… — процедил я сквозь зубы, а потом без сил плюхнулся на пол, прямо на рюкзак.
Гош перестал ухмыляться.
— Прости. Я думал…
Гош замолчал. Вместо него говорили глаза — внимательные, чуть прищуренные. За него всегда говорят или глаза, или лицо, или руки. Молчун он, наш Гош.
Но, похоже, сейчас у меня были очень болтливые глаза. Гош разлепил губы:
— Думал, ты рад будешь… Новой книжкой похвастаешься… Два рейса прицельных, этот основной…
Шутник, чтоб его…
Хотя, надо признать, этот фокус он проделывал не в первый раз: ведь некоторым людям вовсе не нужны ключи, чтобы открывать запертые двери. Только раньше я успевал сообразить, что, кроме Гоша, ждать меня здесь некому. Раньше на этот «ствол» под шею я в притворном удивлении присвистывал наше с ним ритуальное: «Нехилый библиофил пошел!»
И уж чего я точно не делал — так это не тянулся в карман за пистолетом. Кого расстреливать‑то? Гоша, который со мной с девяти лет нянчится, лучше любого старшего брата?
А вот в этот раз потянулся…
Может быть, потому, что на этот раз никакой новой книжки я не привез. Нечем хвастаться. Новая книжка осталась в полочке алтаря. И, что еще хуже, так там и останется.
Гош присел на корточки передо мной. Вгляделся мне в лицо.
— Без подарков? — Не то спросил, не то подвел итог.
Я кивнул. Невесело усмехнулся.
— Ну, почти. Один‑то подарочек я привез… — Я поднял левую руку, стянул рукав.
— О, черт… — Гош побледнел. — Жаба?!
Обеими руками схватил мою левую и стал задирать рукав.
— Осторожнее, Гош, — прошипел я.
И типун тебе на язык. Если бы рука у меня пострадала так от жабы… Пара дней мне бы осталась, не больше. Я закусил губу, чтобы не взвыть от боли, пока он закатывал рукав.
Он делал это бережно, почти нежно — для таких‑то огромных ручищ, как у него.
Я вдруг почувствовал, что страх отступил. Я был в городе, я был дома, а рядом был Гош — такой надежный и здоровый. Правда, с тех пор как он вот так же сидел передо мной на корточках, а все равно возвышаясь и нависая — и смазывал йодом очередную ссадину на моем локте или коленке, прошло уже много лет. Теперь, когда он садился, я видел его сверху, видел наметившийся просвет в черных волосах. И все равно. Несмотря на все это, несмотря на боль в руке, мне стало уютно и хорошо. Надежно…
