На девятый, конечно, не надеялся даже в самых сладких грезах. Девятый ранг — это князья тьмы. На такую вершину жизнь положи — не вскарабкаешься.
— Фанька! — послышалось сзади. — Фанька, подсоби!
— Оставь меня в покое, смертный, — вяло огрызнулась чертовка. — Я в депрессии.
Колобков удивленно моргнул. Какая тут может быть депрессия, когда работа кипит? Все трудятся, пашут, как негры на плантациях, а отдельные несознательные личности отлынивают! Просто возмутительно.
— Ну ты это… не отлынивай… — недовольно пробубнил он, меняя в дрели сверло. — А то жрать все горазды, а как поработать, так нету никого…
Стефания протяжно вздохнула и обхватила колени руками. Ей подумалось, что сейчас неплохо было бы очутиться в баре, заказать какой-нибудь коктейль. «Кровь Бафомета», например. Обжигающе-горячий, терпко-солоноватый, пузырящийся — нет лучшего средства, чтобы взбодрить усталого черта, развеять хандру и сплин.
Но единственный бар поблизости — судовой, который на «Чайке». Демонических напитков там нет и быть не может. Да и человеческих не осталось — последние бутылочки Стефания сама же и опустошила.
— Трезвость меня доконает, — мрачно произнесла чертовка, глядя в никуда.
Поднимаясь по трапу, Колобков обтер платком лысину. Уже в двенадцатый раз за сегодня. Немного подумав, он снял майку и обтер платком живот. Захотелось холодного квасу.
— А нету ни шиша! — радостно съязвил Колобков.
Потом он сообразил, что язвит над самим собой, и грустно вздохнул.
Холодного квасу захотелось еще сильнее.
Обозрев хозяйским взглядом кипящую работу, Колобков распорядился, хлопая в ладоши:
— Шабаш, братва лихая, отдыхаем! Обеденный перерыв!
В унисон с капитанской командой проревела судовая сирена. Над цетановой рощей взмыла стая перепуганных звероящеров. Довольно мелких — чуть покрупнее волнистого попугайчика.
Уминая картофельное пюре, Колобков спросил:
— Серега, там еще много осталось?
— Еще столько же, наверное, — пожал плечами Чертанов. — Там всего-то деревьев четыреста. И больше половины уже обработали.
— Угу, угу, — покивал Колобков. — В ударном темпе поработали. Стаханов бы гордился. А сколько керосину набрали? Ась, Петрович?..
— Двести литров с гаком, Иваныч, — хрипло отрапортовал седоперый беркут.
Ложка в руке Колобкова замерла. С тыльной стороны тихо капнуло пюре. На лбу прорезалась глубокая складка.
— Слышь, Петрович, ты ничего не попутал? — осведомился Колобков. — Всего двести литров?
— Забижаешь, Иваныч. Это когда я чего последний раз путал?
