Субъект бодро направился к нам.
— Документы?! — обалдел мой визави.
— Ныа двыа слыова, кыомандир, — расслабленно ыкая на каждой гласной, пропел кожаный. И сделал приглашающий жест рукой.
Мент повернулся ко мне, потом снова к кожаному — и подвис.
— Дыавай-дыавай, — сказал кожаный, по-прежнему ыкая, но каким-то теперь уже приказным тоном. — Сиюда иди, кыомандир.
В глазах «командира» появилось какое-то животное выражение — смесь острого удивления и острой же тоски, — и он молча пошагал к кожаному, точно запутавшийся в командах пес — к дрессировщику.
Кожаный что-то коротко сказал менту в ухо. Тот покосился на меня, понуро кивнул и побрел в темноту.
— Кыомандир! — негромко окликнул кожаный.
Мент остановился и напряг спину.
— Ничего не забыл, кыомандир?
Спина чуть ссутулилась.
— Может, чужое что прихватил?
Спина не шелохнулась.
— Лыадно, иди, — смягчился вдруг Кожаный, и мент торопливо заскрипел сапогами по мерзлой снежной коросте.
— Не нарывайся, друг! — беззлобно посоветовал мне Кожаный, подмигнул и тоже пошел прочь.
— Спасибо, — вежливо просипел я, но он даже не обернулся.
Друг. Ага, друг. Хорошенькие у меня теперь друзья…
И вот я жду милосердия. Оно скоро придет.
Вон оно, вырулило из-за угла, остановилось рядом с вокзалом — и открыло мне двери.
Милосердие — штука, как известно, расплывчатая и абстрактная, могущая принимать множество форм: от завалявшейся в кармане монеты до чека с непроставленной суммой, от пакета с объедками до благотворительного концерта, от поцелуя до искусственного дыхания, от таблетки валидола до выстрела в голову, от умения любить до умения убивать…
Ниспосланное мне милосердие конкретно. Оно имеет форму автобуса грязно-белого цвета. Оно дано мне на одну ночь — на эту холодную, черную, страшную, последнюю, счастливую, чертову ночь, — и я приму его без колебаний.
В эту холодную ночь, когда за час можно замерзнуть до смерти.
В эту черную ночь, когда за минуту можно исчезнуть бесследно.
В эту страшную ночь, когда меня ищут по всему городу, в квартирах и кабаках, в метро и аэропортах, в гостиницах и кинотеатрах, в клубах и казино, на улицах и в подъездах.
В эту последнюю ночь, когда меня ищут, чтобы убить.
В эту счастливую ночь — когда меня не смогут найти, ибо никто не станет искать меня здесь, в Автобусе Милосердия, спасающем бездомных от обморожений и голода.
Мне нужно милосердие в эту чертову ночь!
Поэтому я падаю перед открывшимися дверями автобуса, я кашляю, хрюкаю и хриплю, я ползаю на четвереньках, как будто не имею сил встать, и я тяну к ним дрожащие руки — к троим людям в синих куртках-спецовках, с красными крестами на рукавах, с надписями «Милосердие» на спинах и с марлевыми медицинскими масками на мордах. Я заплетающимся языком лопочу:
