Из простых граждан очеловечиться захотели немногие — и все же, с миру по нитке. В любом случае, на «простых» я не слишком рассчитывал.
Главным гламурным и правительственным монстрам были разосланы тисненные золотом (настоящим!) приглашения на бал; к каждому приглашению прилагался номер благотворительного счета.
Монстры раскошелились по полной.
Попутешествовав немного по счетам дочерних фондов и организаций (кто отправлял чужие денежки в подобные путешествия, тот поймет; кто не отправлял — сочувствую), сумма в полмиллиона баксов обосновалась в конечном итоге на моем новом банковском счете. Собственно, именно такую сумму — 500 тысяч — Старый и затратил на рекламную кампанию и подготовку БаБла. Свершился естественный круговорот бабок в природе — ничего личного, ничего лишнего. Никто ни о чем не знал, и все были довольны: Старый получил свой пиар, Милосердные Монстры — свое паблисити, телезрители — свое зрелище, я — свой хлеб. Ничего не получила лишь «Беспризорная Россия» — но беспризорной России сколько ни дай, все без толку. Вам ли не знать, а, ребята, ребята в медицинских намордниках?..
На всякий случай — чисто интуитивно — на Балу я держался подальше от Старого, а в кармане имел билет на самолет, который должен был унести меня на другой конец планеты уже через день, от греха подальше. Нет, безусловно, если рассматривать сложившуюся ситуацию во всей ее широте и видеть картину, так сказать, в целом, Старый не должен бы был на меня злиться, узнай он про мою золотистую карточку. Но Старый редко рассматривал картины издалека, он в этом смысле скорее был близорук. Он подходил близко, решения принимал быстро, а стрелял без предупреждения (не сам, разумеется). К тому же работать на него мне стало незачем. Одним словом: в кармане у меня был билет, да…
— …Дамы выбирают кавалеров!
Когда объявили белый танец, ко мне медленно подошла Смерть. Она пригласила меня без слов, одним лишь движением руки. Она не была безобразной — вполне такая классическая старуха с косой: маска-череп, густые белые патлы и черный, до полу, балахон, — но была отчетливо неприятной. Танцевать с ней мне совсем не хотелось — и все же я вежливо кивнул и пошел: рука, манившая меня, была обтянута белой кожаной перчаткой, перчатка же сплошь усеяна немаленькими такими брильянтами. Взглянув на эту перчатку, я понял, что отказываться лучше не стоит: Бог знает, чью взбалмошную богатую сучку я при этом обижу, и, право же, глупо было бы получить пулю в лоб из-за чужой сучки, наряженной Смертью, а вовсе не из-за моей карточки, сияющей и золотистой, как Жизнь…
