Поднявшись на площадку, Даша опасливо приблизилась к круглому окошечку — гляделке. Оранжевое пламя бушевало за стеклом, гудело, стремясь вырваться за толстые стены.
— Ну как, лихой огонь? — спросил мужской голос.
Даша отпрянула от окошечка. Угрюмов в чистой синей спецовке стоял рядом с Дорой — его назначили мастером.
— Огонь лихой, а дивинилу нет.
— Даем помаленьку, — сказал Угрюмов.
Даша заторопилась в свой цех.
Так и запомнился первый день на заводе — томительным ожиданием, тревогой, беготней. Заревом вечернего солнца в окнах. Тишиной холодных мертвых аппаратов.
Кончилась первая смена, не оживившая завод. Началась вторая. Даша вышла из цеха, без цели бродила по заводскому двору. Между корпусами тянулись над землей толстые трубопроводы, точно связывая эти кирпичные махины в единый организм. Цистерны для спирта походили на шапки спрятавшихся под землей великанов.
Надвигались сумерки. В цехах зажигались огни. Молодые неокрепшие кустики робко торчали кое-где между цехами. Даша остановилась возле одного деревца, пропустила зеленую ветку сквозь согнутую ладонь. И себя вдруг почувствовала малой и одинокой, как эта недавно пересаженная липка, среди огромных корпусов, цистерн, трубопроводов, громоздившихся в вечернем мраке.
Странный тонкий звук возник где-то позади Даши, словно загудел жук. Даша замерла, вслушиваясь, а жук набирал силу, уже не один, а тысячи жуков гудели вместе, гудели уверенно, мощно, неукротимо, как будто у них были стальные сердца. «Компрессорный пустили, — подумала Даша. Надо сказать девчатам».
Ей хотелось вслух, громко сказать всем, прокричать, что пустили компрессорный, что ожил, задышал новорожденный завод, но никого не было рядом, только маленькое деревце, тонкая липка, которую, наверное, совсем не радовали громады цехов с пугающе светлыми окнами, и черные змеи трубопроводов над землей, и эти железные великаньи шапки. Даша выпустила из руки живую веточку.
— Ничего, вырастешь, — сказала она липке.
И пошла в свой цех, торопясь и оступаясь на неровной дороге, словно боялась куда-то опоздать, пропустить что-то самое важное в своей жизни. А железные жуки все вели свою неукротимую песню, свой торжественный гимн, и окна цехов празднично сияли в ночи, и чьи-то руки, с которых еще не сошли мозоли от лопат, осторожно поворачивали тугие новые вентили.
Болтировщик Ахмет Садыков, звякая гаечным ключом, откручивал болты, а вокруг аппарата полукольцом сбились люди и глядели на него, как будто было что-то особенное, что-то очень важное в этой работе — откручивать гаечным ключом болты.
