Даша сидела за некрашеным, желтым, как солома, столом, ела блины со сметаной. Блины бабка Аксинья кидала со сковороды на белое полотенце, да так споро, что Даша и не управилась бы, кабы не помощница. Но племянница ее, Машенька, сильно подтянувшаяся за этот год, оказалась большой охотницей до блинов.
— Пекла бы ты, баба, каждый день блины!
Хорошо дома... Блинами пахнет, огурцами, детскими пеленками, травами сушеными и не поймешь, чем еще. Бабка Аксинья все такая же проворная, платок белый с горошинами надела ради Дашиного приезда, глядит улыбчиво, лицо — в отблесках пламени из русской печи.
— Не жалко было со стройки-то уезжать?
— Сперва думала — и слезки не выроню, — сказала Даша, — а как пришла с девчатами на вокзал, девчата меня провожали, так разревелась — не удержусь никак.
— Где поживешь, там и прирастешь, — заметила бабка Аксинья.
Все в избе осталось, как год назад. Только зыбка висит на крюке — в прошлом году не было зыбки. Мальчик спит, завернутый в лоскутное одеяло. Мишка. Племянник. Зыбки в прошлом году не было, а крюк старый.
— Как Егор-то с Клавдией живут? — спросила Даша, запивая блин молоком.
— Живут... Что ж не жить, — неопределенно проговорила бабка Аксинья. — Дите вот...
— Тебя не забижают?
— Какие же обиды... Когда и попрекнут, так деваться некуда. Старый человек — что пень на дороге.
Огромная русская печь недавно выбелена. На печи постелено старое одеяло, подушка в красной наволочке. Пиджак висит на гвозде у дверей. Ведро с водой, накрытое деревянным кружочком, ковш, перевернутый на кружочке...
До чего же все знакомо и памятно! Светлой печалью томится сердце, печалью и любовью — к родной избе, к бабке Аксинье, к матери... И к брату тоже. Долго нет его. Солнце клонится к закату — пора бы прийти.
Мишка заворочался в зыбке, сморщился, заорал. Голос у него оказался не по росту басовитый. Бабка склонилась было над зыбкой, хотела распеленать малыша. Даша подошла, отстранила ее:
— Дай я.
Неумело развернула пеленку, подняла мокрого парнишку. Он перестал орать, уставился на Дашу глупыми бледно-голубыми глазенками.
— Здравствуй, Миша.
Мишка приветственно дрыгнул голыми ногами.
За окном послышались шаги.
— Егор с Клавдией идут, — встревоженно проговорила бабка Аксинья.
Даша ловчее взяла Мишку, прижала к груди.
Шаги простучали на крыльце. Скрипнула дверь. Первой в дом вошла Клавдия, за ней — Егор.
— Даша! — Егор обнял сестру, поцеловал в щеку, уколов щетиной. — Надолго ли?
