В темноте лунным пятном маячила перед Дашей серая кофточка, светлела толстая коса.
— Ты, поди, как косу распустишь, вся волосами укроешься, — сказала Дарья.
— Как есть вся, — подтвердила Алена.
— А в лаптях почто? Не дают на стройке ботинок?
— Дают. И не то что дают, а сам берешь. Горой свалены. Кому надо — и берут.
— Это как же? — удивилась Даша. — Это всякий по десять пар и схватит.
— Да на что ж десять? Боле одной ведь не наденешь. А я вот и одной не взяла. Они хуже лаптей, ботинки-то. Тяжелые. И рвутся скоро. Подошва деревянная, а верх — из брезента. В лаптях ловчее...
— А я лапти живо истоптала, — своим тоненьким голоском сказала Фрося. — Мне Алена на базаре сандалики купила.
— Тятька-то с мамкой померли у вас, что ли? — спросила Даша.
— Давно померли. В один год тиф обоих скосил. Фросе три годика было от роду. Так я сызмальства у попа батрачила.
Луна выглянула из-за облаков, посветлело. Белый остов церкви четко вырисовывался в темном небе.
— Служат в церкви? — спросила Даша.
— Нет. Пекарню устроили. Идешь утром мимо — хлебом пахнет, аж слюна копится.
Церковь стояла на взгорочке, темная луковица купола как бы растворялась в небе. Креста на церкви не было. Несколько белых крестов виднелось низко у земли, и Даша догадалась, что это кладбище.
Справа темнели домишки, а в отдалении светились окнами бараки. Оттуда доносились переливы гармони и песня.
— Вот она и стройка, — сказала Алена.
Даша слушала песню. Старая была песня, знакомая и Даше вдруг показалось, что длинная дорога между полями, по которой она шла до станции, поезд, Серебровск, бородатый злой мужик, Алена — все это сон, ничего этого не было, по-прежнему она в Леоновке, вон и церковь без креста, и кладбище, и песня, и гармошка.
Никто травушки не скосит,
Никто ее не сожнет,
Никто девицу, меня, не любит,
Никто замуж не берет...
— Пойдем пока с нами, пустые топчаны есть, заночуешь, — сказала Алена.
— Ты Маруську Игнатову не знаешь?
— Кто ее не знает! Приметная...
Вроде голос у Алены похолодал.
Ой, да никто девицу, меня, не любит,
Никто замуж не берет...
— Где поют — там и она. Парни к ней льнут, словно медом смазана. Ну, до свиданья... Маруську без меня найдешь.
— Даша! Дашка Родионова. Девки, это наша, из Леоновки. В гости? Али работать?
— Работать, — сказала Даша.
— Ну, идем.
Маруська взяла Дашу за руку и повела куда-то мимо бараков, потом через кладбище. Даша спотыкалась о могилы, ей жутко было среди белеющих во мраке крестов.
— Али другой дороги нету? — спросила она Маруську.
