— Ух ты, герой! — сказала Люба и, подхватив Митю, подбросила к потолку.
Даша отступила к окну, подняла ладони к разгоряченным щекам. Степан подошел к ней, негромко, со вздохом сказал:
— Эх, Дарья...
— Что — Дарья?
— Знаешь — что...
И хоть ни к чему было Даше, хоть не было для нее человека милей Василия, а радостно пощекотал сердце горячий взгляд Степана и горькое его: «Эх, Дарья...» «То-то ненасытные мы, бабы», — подумала Даша.
Год выпал неспокойный. Все чаще звучали черные, словно несмываемая позорная печать, слова: враг народа.
В Дашином цехе вредители показали свои когти: в ночную смену приключился взрыв. Сколько пугал Мусатов, что может такое случиться при небрежности, все ничего, сходило. А тут и процесс уже стал безопасней, и управлять аппаратами лучше научились, но грянула беда. Даша в ту смену не работала, с чужих слов знала. Ахнуло в цехе, будто громом ударило, крышка с одного аппарата сорвалась, полетела по цеху, как шальная. Анна Садыкова как раз вентиль подкручивала, понять не успела, что за грохот, а крышка ударилась в руку и напрочь оторвала по локоть. Кровь хлынула струей, закричала Анна безумным голосом, рухнула без памяти на пол. В один миг сделалась калекой.
У Анны Садыковой четверо детей. Старшему пять годов. Без руки — что за хозяйка? Хватят горя и она и Ахмет.
Даша с Василием живут в новой квартире хорошо, все у них есть, и деньги, и почет, вещи покупают, какие приглянутся, дети растут здоровыми. Но чужие печали не проходят мимо сердца, общая тревога, как заразная болезнь, у порога стоит.
Однажды, месяца через два после взрыва, при котором пострадала Анна Садыкова, Даша, войдя в цех, ощутила какую-то особенную настороженную тишину.
Постороннему человеку вовсе не показалось бы, что в цехе тихо. Газ, как обычно, шипел в аппаратах, вентилятор тянул свой однообразный напев, где-то в глубине пролета позвякивало временами железо — там ремонтировали разобранный аппарат. Но голосов человеческих не было слышно. А до смены оставалось еще минут пятнадцать, всегда перед сменой аппаратчицы собирались кучками, подшучивали друг над другом, смеялись, сны рассказывали, обсуждали вчерашнее кино.
Сегодня до гудка разбрелись по своим местам. Молчат, будто онемели. Где Настя-заводила? А, вон она... Стоит возле аппарата, глядит в одну точку. Глядит и молчит. Да что ж там так долго разглядывать? И лицом невеселая, словно потеряла что. Не беда ли у нее случилась? Почему тогда одна? Знали бы люди. Все на заводе вместе избывают — и работу, и радость, и беду. Да и как иначе? Сроднились давно.
