Стало в ресторане полным-полно. Все свои. Начальник милиции рассадил всех по порядку: откуда мне знать, у кого какой чин. И пошли заказывать. Заказ за заказом! Все несут и несут, конца и края этому нет. Разве Туламат допустит, чтобы гости не ели? Я кричу им: «Ешьте, друзья, наливайте, друзья!» Потом подошла официантка, улыбается, тоже, наверно, радуется за мой выигрыш, начала считать, и оказалось, надо заплатить девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей. «Э-эх, куда ни шло, думаю, мы находим деньги, а не они нас», — вытащил две нераспечатанные пачки, по пять тысяч каждая, бросил их на стол. Даже сдачи не взял. На этом свете пусть говорят спасибо. «Как, — спрашиваю, — наелись, напились?» Они ответили: «Хватит». — «Ну, тогда пошли», — предложил я. Все дружно встали. Помогли мне сесть на ахалтекинца. Бесценные у меня друзья! Я уже отъехал, когда меня догнал на мотоцикле друг, начальник милиции: «Неужели ты поедешь домой с пустыми руками? Ты, которого так уважают в кишлаке? Неужели не хочешь купить подарки родным и близким?» — «Спасибо, — сказал я, — что напомнил». И мы вместе пошли по магазинам. Домой я вернулся, израсходовав двадцать тысяч. Э-э, брат, деньги — это пыль на руках. Ф-фу, дунешь — улетят. Остальные пять тысяч отдал жене: «Что-нибудь купишь». Она купила дочкам сюзане и простыни. Вот так вышло, братец. И почему ты не сказал о своей нужде раньше?! Разве я бы отказал тебе? — Туламат так естественно изобразил сожаление, что кто-то не выдержал и под общий смех сказал:
— Ох, и врешь ты, Туламат, как по маслу!
Туламат удивленно пожал плечами и спокойно продолжал пить чай.
Не успели закончить сенокос, как началась жатва. Бригаду Шербека перебросили на жатву, а Шербек вернулся к своим обязанностям.
После Кайнара он заметно изменился: то ли оттого, что постригся и побрился, или оттого, что надел соломенную шляпу и белый китель, лицо его казалось побелевшим.
Шербек решил прежде всего побывать на новом скотном дворе. Дорога шла через пшеничные поля. Шербек задумчиво смотрел на тучные, созревшие колосья, словно застывшие под палящим солнцем. «Если не успеем быстро убрать, пшеница начнет осыпаться», — думал он.
Возле скотного двора Шербек никого не встретил. Привязав лошадь в тени, он вошел в помещение. Пестрая корова, стоявшая в первой загородке, перестала облизывать пустую цементную кормушку, взглянула на Шербека и жалобно замычала. Другие коровы лежа пережевывали жвачку. Шербек заметил их впалые бока и голодный взгляд. «У председателя это называется стойловое содержание скота», — с горечью подумал он.
