Удить негде стало Викентию, везде плещутся люди да визжат от счастья. Только закинет удочку где-нибудь за кустом, сам разденется, чтобы позагорать, а тут Зина с Танькой.
— Ха-ха-ха! Да ведь это Викентий!
— Хо-хо-хо! Ты что, Викентий, рыбу удишь?
— Гм…
И будто невзначай Танька камешком в воду кинет. Бульк! Около поплавка. Сама же с Зиной ухохатывается. Так уж им смешно.
И лягут загорать на песок, как будто его и нет тут рядом, забормочут о своем. «Прекрасные девушки, — подумает Викентий, — но почему-то грустно мне от вас». Потом вдруг засомневается: да так ли это, не блажит ли он?
— Хорошо тебе у нас? — опять начинает Таня.
— Хорошо.
— Ну так и оставайся у нас жить. Женись вот на мне или на Зине. Зинка, ты пойдешь за него?
— Пойду.
Нет, не клевала рыба в такой зной. А Викентий заглядывался на Зину, и становилось ему все хуже, томительнее. Идет, бывало, мимо Егорихиной избы. Дверь на поветь растворена, на раскладушке дремлет Зина — сморило девку.
И найдет на Викентия. Нестерпимо ему захочется подняться по лесенке к Зине. Но идет тихо мимо и нишкнет. А Зина будто почувствует на себе чужой взгляд, оторвет голову от подушки, и глянет на Викентия опухшее от сна лицо. А в глазах туман.
— Здравствуй, Зина.
— А-а-а, — промычит Зина, — Викентий. Здравствуй. — И бух! Снова на подушку. Куда там, далек от нее этот человек, и непонятен, и дик.
А то и приснится ему Зина. Но не просто, не по-человечески, а непременно на помеле, с дурным сонным лицом. И он за ней вдруг полетит безо всякого помела. Схватит Зину в поднебесье. А та ему, как чужому:
— Чего ты? Пусти, дурак, так ведь и задушить недолго!
И опускаются они на землю оба раздосадованные.
— Прекрасная Зина! — говаривал он сам себе, ступая по коровьей тропке, и даже пел под нос. — Тру-ля-ля! Тру-ля-ля!
Хотя он и понимал, что не любит Зину, ему нравилось воображать ее.
А совсем недавно после обеда Викентия посетил чудной сон, который он никак не мог растолковать.
Будто лежал он на берегу, на вольном воздухе под полосатым тентом. Лес валил по реке валами. Иван Данилыч сидел на берегу, курил и смотрел вниз, на воду. Низко над лугом пролетала ворона, тяжело загребая жидкий воздух крыльями.
Викентий лежал в каких-то холщовых штанах. Откуда у него эти штаны из мешковины? И выкрашены простой синькой. А-а-а, так ведь это было во время войны. А он уже и забыл, что носил тогда холщовые штаны.
Потом ему показалось, что он лежит не под полосатым тентом, а под куском ржавого кровельного железа. И не на берегу реки, а посреди деревни, на дороге, на жестких ошметках засохшей грязи.
