— Весь спектакль проспал, — пожурила его мама. Васька вытаращил глаза.
Там впереди два красноармейца с деревянными ружьями и с деревянными гранатами уводили пленного фашиста с поднятыми руками. А на самом деле пленный был Егорка из их деревни. Все школьники умирали со смеху, потому что узнали Егорку. А тот взял да и сам расхохотался. Все смеются, а он что? Хуже других? Вот тебе и спектакль.
Представление закончилось. Домой Ваську едва довели. Шли-то еще мимо кладбища. Все бабкины рассказы о покойниках вспомнились вдруг. И леший пришел на ум, и домовой. А тут еще и волки завыли где-то за рекой. Только и вздохнул по-хорошему дома, в избе родной. Попил молока с калачом да спать свалился мешком.
8
Ох уж эти зимние вечера со старушечьими разговорами! И чего только не наслушаешься, когда старухи соберутся прясть куделю. Слушает Васька, уши развесил и не знает, верить или не верить. Мать не раз говорила бабушке: не води ты его с собой. Наслушается, мол, всяких суеверий. А куда его денешь, отвечала бабушка, дома ведь не оставишь, забоится один.
Васька понимает, что врут старухи, но зато как интересно. Вот эта пучеглазая Матрена. Ну и старуха, ее бы в спектакль взять.
Как она таращит глаза, какой у нее трескучий голос, какие толстые губы! То до шепота дойдет, то ухнет по-богатырски, веретено в куделю сунет да так махнет рукой, такие страшные глаза сделает, что даже старухи перестают прясть и глядят во все глаза на Матрену, будто и не узнают ее.
— Слышь? Иван-то идет по улице, а Лукерья навстречу ему. Да ведь не Лукерья уж это, девки! А свинья по дороге бежит.
— Ох, ух, ах! — качают головами изумленные бабы.
— Слышь? Хрюкнула на Ивана, у того и ноженьки подвело. С той поры ведь недолго и пожил.
— Недолго, недолго, — гудят старухи. — Чуешь, фельдшер склероз признал у него.
— Ну-у, — соглашается Матрена. — Энто самое.
Некоторое время все молча прядут куделю, веретена как живые вертятся у них в руках.
— Слышь? — не унимается Матрена. — Да ведь и на помеле, говорят, не раз видали. — И отводит глаза в сторону, а бабы думают: «Совсем уж завралась старуха». Но они молчат, пускай плетет, лишь бы на минуту забыть горе, не думать о войне, слезы уж и так все глаза выели.
Васька прижимается к бабушке и думает, вот бы ему свиньей-то обернуться и вороной тоже в одно время. Сидел бы на елке и хрюкал на людей.
Не нравится ему в избе у Матрены. И губы-то у нее толстые, шлепают, и печь не такая, как у них, и кот какой-то некрасивый. И врет Матрена много, без меры. Как-то Васька спросил у деда, правду ли Матрена рассказывает про всяких оборотней. Дед буркнул, что все это враки, а сама Матрена известная шельма, веревку весной еще брала да так и не отдала. А веревка-то почти совсем новая.
