Он что-то должен вспомнить и что-то понять, чтобы стать человеком, толковал он Анюте. Для того и ездит сюда. Но не может ни вспомнить, ни понять…
Когда уже совсем темнело, из школы приходила мать. Викентий почти не видел ее тогда. У нее были черные волосы, круглое лицо и карие глаза. И она очень уставала.
Был кот. И с этим котом в долгие зимние вечера Викентий разговаривал, играл с ним часами, привязав к нитке бумажку.
— Мышь, — говорил, — на тебе мышь.
Что-то он оставил там драгоценное, без чего никак не может в этой жизни. Может, он оставил там любовь или нежность? Нет, не вспомнить ему. А если и вспомнит, то не удастся вырвать это оттуда.
Был душный летний день. Солнце стояло где-то над головой. Мир, в котором Викентий находился, состоял из двух частей — голубой и зеленой.
Он вышел за Зинкину избушку, где теперь жила бывшая побирашка Матрена. Ребенок помер у нее, едва родившись.
Дорога шла под уклон и уткнулась в пышные зеленые мхи. Босые ноги ступали будто по теплым подушкам. И сразу он увидел кустики голубики. Он набрал горсть ягод, подул на них, пересыпая с ладони на ладонь, чтобы выдуть соринки. Затем втиснул кисловатые ягоды в свой жадный рот. Потом спустился к ручью и пил, пока не заломило зубы. Вода пахла крапивой и смородиной. И много было комаров, рыжих, как ржавчина.
Кто-то пошевелился в кустах крапивы. Викентий так и обмер. Но это была птичка с желтым брюшком.
В те поры ему казалось, что мир состоит из кота, деревни да из дороги, что ведет к ручью, где рыжие муравьи да молчаливая шустрая птичка в зарослях крапивы, из голубого и зеленого.
Викентий рассказывал Анюте, а та покорно слушала, положив голову ему на плечо. Временами она теряла смысл его слов, начинала думать о своем детстве, слышала только его голос, доверчивый и какой-то беспомощный. «Господи, неужели он уедет? — думала она. — Не отпущу, не отдам никому. А как не отпустишь?»
Он помнит одну зиму, когда ему было совсем немного лет, и теперь все зимы похожи на ту зиму. Окна так замерзали, так обрастали льдом, что ничего не было видно в эти окна.
И вот взошло солнце Оно красненькое. Лучи его заиграли на стеклах, заросших льдом.
В избе холодно, валенки худые, старые. Сидит Викентий на лавке и смотрит, как живет, переливается солнечный свет в стекле. А бабушка садит в печь ковриги, большие серые хлеба, замешенные пополам с картошкой.
— Господи, благословеся, — шепчет она. Это для того, чтобы коврига не шмякнулась боком.
