– Наверное, так рассуждать принято у тех, кому доступно главное чудо – Вечность! Она твоя подруга, Венегор. Она раздвигает для тебя границы времени – субстанции, которая для тебя – ничто!
Вампир молча слушал поэта. По его непроницаемому лицу было трудно понять, что он испытывает: сожаление или гордость за свою будущую жертву. Но Люцию так хотелось, чтобы это было второе.
– А есть ли еще вампиры в городе?
– Ты хочешь знать, будешь ли ты одинок в своем обличье? Скажу честно, в Менкаре я их не встречал. А в мире конечно! Наше племя не такое малочисленное, как может тебе показаться.
Я испытываю странное чувство…
Это неудивительно. В сомнениях рождается истина. Мучительная истина. Ты должен прийти к ней сам.
Люций кивнул, давая понять Венегору, что все прекрасно понимает.
– Я не уговариваю тебя, я всего лишь предлагаю тебе выбор. Ты волен сам решать, какой дорогой тебе идти.
Поэт молча смотрел в звездное небо. Многое бы он отдал за то, чтобы в один миг развеять все сомнения, утопить их в темной глубине Пиалы, окончательно и бесповоротно сжечь за собой все мосты.
Как и любой человек, он не предполагал, что когда-нибудь подобный выбор встанет перед ним. И сейчас, когда мечта обретала вполне реальные черты, язвительный очаг его слабоволия разгорался до размеров гневного пожарища, пожирающего остатки былого беспокойства с жадностью вампира.
– Я чувствую, как твое сердце содрогается при мысли о том, что ты будешь жить вечно.
Желтый диск полной луны бросал бледное отражение на поверхность воды. Ветер шумел в ночном лесу. Где-то за спиной в кустах кленовой рощи трещали неугомонные сверчки.
– Ты готов?
Люций со свистом выдохнул.
– Что я должен делать?
Запрокинь голову и жди.
– Что, просто запрокинуть голову и ждать?
Вампир кивнул.
– Лучше сядь на берег.
Люций повиновался.
Через пару мгновений поэт замер, почувствовав касание руки вампира, а вместе с ним и первые капли холодного дождя. А далее следовала вспышка во тьме и плавное погружение в океан блаженства.
Венегор наклонился еще ниже, Люций вздрогнул. Находясь лишь миг в пустоте томительного ожидания, секунду спустя он уже не сомневался ни в чем. Он был королем приобретенного пространства, особой высочайшего полета, чьи действия и поступки не осуждались никем, а имели одну беспрекословную власть.
Клыки впились в молодую плоть. Они вошли резко, не встретив на своем пути ни сопротивления, ни крика. Но стон безмолвия был обманчив. В его протяжных нотах плакала мольба. Беспомощная родственница гибнущей души, по капле уходящей красной струйкой с губ вампира в великое Ничто. И песнь ее, сродни слуге нирваны, звучала многоголосием волшебных рифм, доселе неизвестных никому.
