Ночь в конце месяца | страница 29
Алька долго ждала за калиткой. Потом ушла.
Забор будто раздвинулся, и очень ясно я увидел, как, оскальзываясь, она идет по размякшей дороге, и следы ее заливает рыжая талая вода.
— Бери бидон, ступай за керосином!
— Что ты, мам! Вчера соседская Алька едва из Жихарева пришла… А разве за шесть километров до станции доберешься? Ведь завязну!
— Так что, без керосину сидеть? Иди, тебе говорят!!
С моей матерью не поспоришь. Я взял бидон и с утра пошагал на станцию.
Мне повезло. Едва вышел за околицу, как нагнала полуторка из Жихарева. На повороте я вскочил и потихоньку примостился в кузове.
Распустив по сторонам крылья грязной воды, буксуя и фырча, машина с трудом плыла по дороге. Добирались до станции часа полтора.
Купив керосину, я вернулся на вокзал и опять стал ждать попутной машины. Было мало надежды, что она появится, но ничего, не поделаешь, пешком все равно не дойти.
На вокзале было пусто. Просыхая, дымились доски низенькой платформы. По ней бродили тощие, испачканные мазутом курицы.
Потом дернулась кверху красная рука семафора, загудели рельсы. Паровоз притянул и поставил к вокзалу пестрый состав из пассажирских и товарных вагонов. Пути заволокло паром.
Когда он рассеялся, я увидел, что с поезда почти никто не слез. А по платформе, вдоль вагонов, медленно шла Алька. Откуда она взялась, я не заметил.
Держа в руках пучочки подснежников, она водила глазами по окнам и, словно пересчитывая их, шевелила губами.
С одной из площадок протянулась рука. Алька отдала подснежники, сунула за пазуху свернутые трубочкой деньги.
Чтоб не встретиться, я схватил бидон и, перескакивая через рельсы, выбежал на проселок. Меня словно ударили по лицу.
На другой день я сам пошел за подснежниками. Я соберу их много, и, может, сам стану продавать, и принесу деньги Альке… Как же я раньше-то ничего не видел и не понимал!
Но нарвать подснежников мне не удалось.
В ту ночь ударил неожиданный, не по-весеннему жгучий заморозок. Каленая земля стонала под ногой, на реке скрежетал и гулко трещал лед.
В лесу вода тоже замерзла. Дул ветер, но трава и кустарник не шевелились, закостенев от мороза.
Я отыскал подснежники. Они тоже стояли прямо, недвижно, будто отлитые из зеленого стекла. Я протянул руку, и от первого же прикосновения цветок тоненько зазвенел и рассыпался.
Другой цветок мне удалось отломить целиком. Я поднес его ко рту и долго дышал, стараясь оживить. Но едва он покрылся испариной, как завял, уронив лепестки.