Лето на Корбе | страница 10
Растянут рыбаки низко над водой широкую сетку. В солнечный день упадёт от неё на дно реки резкая клетчатая тень.
Ходит по реке форель, увидит тёмные полосы и, конечно, почудится ей, что здесь в воде сеть поставлена.
В таком случае у форели своя повадка — разгонится и выскочит из воды, чтобы ловушку перепрыгнуть.
Выскочит, да раз! — и в сетку.
Вот и выходит, что рыбья хитрость рыбакам наруку: и наловишь много, и в воду лазать не надо.
ДЕДОВ СПОСОБ
Мы с дедом как-то задержались на охоте и решили заночевать в лесу.
Нарубили веток, зажгли костёр.
Неплохо было бы и поужинать, да вот беда — утятина есть, а посуды нет! Утку на уголья не положишь. Тут настоящая посуда нужна.
И достал Мокеич посуду, да такую, что лучше, пожалуй, и не придумаешь.
Сходил дед на берег, принёс ком глины с обрыва. Глина у нас гончарная, почти белая.
Я уж подумал, не горшок ли дед лепить собрался. Да нет, думаю, не может быть. Пока его слепишь, обожжёшь да в нём утку сваришь, — пожалуй, и утро настанет!
Взял дед утку, отвернул ей голову, выпотрошил и начал птицу, всю вместе с крыльями, обмазывать глиной. Получилось вроде большой бутылки с тонким горлышком. Сунул дед бутылку в костёр и закидал сверху углями.
— Ну, вот, — говорит, — теперь жди, скоро изжарится!
И что ж бы вы думали? Изжарилась. Вынул дед бутылку, расколол — самой настоящей жареной уткой запахло! Перья к глине пристали, а мясо в собственном жиру изжарилось.
Вот и получается, что от дедова способа три пользы: первая — посуды не надо, вторая — масла не надо, третья — общипывать дичь не требуется.
Остаётся только следить, чтоб не пригорело жаркое в глиняной бутылке.
ЛЕТО НА КОРБЕ
Есть у Пушкина стихотворение о лете.
Так вот, об этих самых мухах…
Ведь такая мелкая скотинка, а сколько от неё беспокойства человеку! И микробы она разносит, и спать мешает, а осенние мухи — так и вовсе звери лютые, как пчёлы жалят…
И бороться с мухами трудно. Вешают люди полоски бумаги на окна, а то и вовсе марлей затягивают, ставят мухоморы и яды разные, липкую бумагу раскладывают.
Но нет, никак не избавиться — всё равно жужжат — мушиные рои. Хоть дверей на улицу не открывай.
А у Мокеича в доме — ни одной мухи.
Заходят к нему люди и словно не замечают, что привычного гуда нет. Посидят, поговорят и уйдут. Так и остаётся дедовский «мухомор» неизвестным.
Захотелось мне о нём рассказать всем, чтоб знали. Да только у нас в деревне на Корбе девяносто три двора. Пока все обойдёшь, пока расскажешь, да где не поверят — покажешь, — пройдёт не меньше недели.
