— Четыре, — поправил его Прохор. — Полчаса назад — четвертый.
— Не успеваю, однако, — виновато вздохнул Ильгидин, отводя взгляд. — Оптический прицел мешает, никогда не пробовал.
— А белки твои или там соболи — они тоже ждали, покаты прицелишься и патрон в патронник дошлешь? — не выдержал Степан.
Тот виновато вздохнул.
Старшина молча взял у Степана бинокль, всмотрелся:
— Где его искать?
— Две березки на десять часов. Развилку видишь? — подсказал Степан. — И там бугор слева, вроде муравейник… Вот позицию выбрал, и не подумаешь… Ведь, казалось бы, зажрут муравьи!
— Чем-то намазался, не иначе, — предположил Прохор. — До войны еще слышал, есть, мол, у немцев такая жидкость от блох, клопов, тараканов, муравьев и прочих комаров. Намажешься, говорят, и вся эта живность от одного запаха разбегается. А русский человек разве когда додумается?
— Ну. Он лучше будет этих блох ловить и клопов давить, чем мозгой пошевелит, — согласился Степан.
— Нет, если ему прикажут, он, может, и получше что придумает, — не согласился Прохор. — А раз приказа нет, какой с нас спрос?
Безухов молча вглядывался в окуляры бинокля. Из-за низкой тучи выглянуло солнце, и сразу что-то блеснуло ему в глаза.
— Кажется, вижу его… Вроде оптика блеснула.
— Ну! — возбужденно воскликнул Степан и подтолкнул Ильгидина. — Вася, на тебя вся Россия смотрит! Не тяни давай, мать твою так, герой труда на мою шею, да стань ты наконец боевым героем!
— Целься над оптикой, прямо в лоб влепишь! — посоветовал Прохор.
Ильгидин, до этого слушавший разговор с приоткрытым ртом, поспешно приложился к прицелу.
— Да вот же он, — возбужденно шептал Степан. — Вижу… За листвой… Белобрысый такой. Жует что-то. Перерыв устроил, что ли, пьет свой утренний кофий из термоса… Видишь, нет?
— Вижу, — едва прошептал Ильгидин. И выстрелил.
Они замерли, приникли к земле. Потом Иван Безухое молча снял свою пилотку, приподнял над окопом, и тут же ответный выстрел сбил ее на землю. Степан Каморин поднял ее, присвистнул. Пуля прошила звездочку, сбив с нее всю эмаль.
— Это тебе, Вася, не победные рапорты вождю писать! — Степан сплюнул.
— Я вам, товарищ старшина, другую, новую достану! — извиняющимся тоном сказал Ильгидин.
Безухов только отмахнулся, молча глядя на незадачливого стрелка.
— Так в чем дело, красноармеец Ильгидин?
Тот покаянно вздохнул. Потом неожиданно всхлипнул, вытирая слезы.
— Не хотел я воевать, — сказал он негромко. — Совсем, однако, отказывался на войну идти. Нельзя мне людей убивать, нехорошо это. Не могу в лик божий стрелять.
