Шульгин кивнул, и старшина вытащил несколько папирос, сунув одну в рот и по две за каждое ухо.
— Для ребят, которые не могут взять путевого «языка»? И свободное время проводят на хуторе у местного кулака?
— Как так? Это вы о чем?
— Будто не знаете. Да уж, слишком долго пробыли в госпитале… Есть у нас такие сведения, есть…
— А, про этого. Рассказывали они мне про этого поляка с лесного хутора, — вспомнил Безухов. — Так они у него проходом в гостях бывали, там же харчевались…
— Зря вы так разволновались, — сказал Шульгин. — О ваших ребятах разговора пока нет. Но этот польский кулак — Марек его зовут — для меня подозрительная личность. Ибо он привечает хлебом-солью далеко не только наших, Иван Семенович! А это, между прочим, называется сотрудничество с врагом. Это уже статья.
Безухов так и застыл с неприкуренной папиросой во рту. Но Шульгин уже занимался другим: теперь он изучал свои бумаги и будто забыл о нем.
— Товарищ капитан! — потревожил его старшина. — Только вроде на то мы и разведчики, чтобы наблюдать, кто и чем дышит возле линии фронта… Вроде этого поляка… Или я не прав и это опять же ваше дело?
— Это наше общее дело, — холодно ответил Шульгин, вставая. — Идите, товарищ старшина, идите… Вы все поняли?
— Да. Понял… — кивнул Безухов. — Как не понять.
Михаил Лопатин тем временем подходил, слегка пригнувшись, к ограде хутора — чистенького беленого домика, с традиционным гнездом аиста на столбе.
— Ева, здравствуй, Марек дома? — негромко спросил Михаил женщину, возившуюся в огороде.
Она взглянула на него из-под руки, узнав, обрадовалась ему и проворно подошла к ограде.
— Дома, дома… Заходи, Миша, — сказала она по-русски с ощутимым польским акцентом. — Мы тебя второй день ждем.
— Да я помню, не забыл, крышу-то у вас не доделал…
— Это успеется… Марек, поди сюда, Миша к нам пришел!
Марек, пожилой, сухощавый, седой, лет на пятнадцать старше супруги, вышел из дома, приложил руку ко лбу, вгляделся.
— Заходи, Миша, — сказал он, — разговор будет.
— Нет. Сначала закончу, что начал. — Михаил кивнул на крышу дома, требующую ремонта.
Еще через некоторое время он уже чинил крышу, оседлав конек, с топором в руках, во рту гвозди. Чувствовалось, что делает он это с удовольствием.
Через полчаса Ева снова позвала его снизу:
— Миша, ладно, иди вечерять, в другой раз доделаешь…
— Заканчиваю… — кивнул разведчик.
Минут через десять он вбил последний гвоздь, спустился вниз, вошел в дом. В горнице, как всегда, было чисто, прибрано, на столе постелена белая льняная скатерть, дом заполнен приятным запахом горячей снеди. Михаил развел руками, снова вышел во двор, там умылся, потом, вытирая руки полотенцем, вошел.
