— Чего?
— Когда он вам говорил это?
— А, когда… Не помню. Дождик был тот раз. Он мне и говорит: скажи им, Миша, они тебе поверят.
— Бог с вами, папаша, и для этого вы пришли из Кривой?
— Чего?
— Ну идите, идите, с богом, больше вы не нужны.
— А! Ну спасибо. Слава господу Иисусу Христу.
Показания дает стекольщик Фаркаш.
— Алмаз этот купил у меня Штепан Манья.
— Вы узнаете его?
— Как не узнать. Вот он, с желтинкой.
— Встаньте, обвиняемый Манья. Признаете ли вы, что покупали алмаз у свидетеля? Не признаете? Можете сесть. Запирательством вы себе не поможете.
Показания дают Баранова, Грыцова, жена Федора Бобала. Эх, Полана, сраму-то сколько! Все тычут в тебя пальцами, обличают твой блуд, каждая баба бросает камень в тебя, неверную жену. О Штепане все забыли. Зря ты стараешься, не закроешь руками огромный живот, не спрячешь своего греха. Штепан убивал, а ты грешила. Глядите на бесстыдницу: головы не склонит, слезы не уронит, не ударится оземь! Словно хочет сказать всем: болтайте, болтайте, мне-то что.
— Подсудимая, имеете ли вы что-нибудь прибавить к свидетельским показаниям Марты Бобаловой?
— Нет.
И села, как изваяние, не склонив головы, не покраснев от стыда.
— Больше свидетелей нет. Отлично. Объявляется перерыв судебного заседания до завтрашнего дня. Но как толково отвечала маленькая Гафия, а, коллега? Эдакий ребенок и все видел! Ужасно, ужасно. А все-таки ее рассказ — как чистый ручеек. Такая простота, точно и не было ничего дурного. Зато вся деревня против Поланы. Плохи ее дела. Ну, и Штепан, разумеется, виновен, но что Штепан — второстепенная фигура. Да, да, коллега, деревня понимает, что здесь дело перешло в область нравственности. Можно сказать, что деревня Кривая мстит за попранную мораль. Здесь не просто измена, — деревня снисходительна к изменам. А Полана повинна не только в супружеской измене, здесь нечто худшее.
— А что именно?
— Она возбудила против себя общественное негодование, ненависть всей деревни.
Будь проклята Полана! Все видели, как она сидит, высоко подняв голову?! И сраму не боится! Даже еще усмехнулась, когда Бобалова сказала, что бабы хотели ей выбить окна за разврат. Да, да, вскинула голову еще выше и усмехнулась, точно гордится этим. Да что вы говорите, сосед! Жаль, я ее не видел! Да хоть хороша ли собой? Хороша? Куда там! Говорю вам, околдовала она Штепана, отвела ему глаза. Тощая, а глаза как уголья. Ох и злая баба, говорю вам. А девочка-то ихняя, подумайте! Как картинка! Мы все плакали, глядя на нее. Бедная сиротка! Вы подумайте, эта женщина и ребенка не стеснялась. Блудила на глазах у собственной дочери. Ведьма, ведьма, говорю вам… Надо и мне, сосед, на нее поглядеть.
