Бигл непочтительно ухмыляется.
— Плевать мне на неприкосновенность личности! Хуже то, что я ничего не нашел. А как вы?
— Алиби, хоть убей, Карел. Всю ночь дрых на сеновале, как примерный мальчик.
— Врут! — восклицает Бигл.
— Ясно, что врут. Это у них в крови, друг мой.
— На суде заговорят, — злится Бигл.
— Плохо вы их знаете. Откажутся давать показания или будут ложно присягать. Как ни в чем не бывало. В деревне, Карлуша, это нечто вроде народного обычая.
— Так что же нам делать? — хмурится Бигл. — Арестовать нам сейчас Штепана, как вы думаете, Гельнай, а? Можно головой ручаться, что это он…
Гельнай кивнул головой.
— Ясно. Только смотрите, Бигл…
Он не докончил. Где-то слабо звякнуло стекло.
— Стой! — ревет Бигл и бросается за угол дома. Гельнай, не торопясь, следует за ним. На земле барахтаются два человека, в конце концов Бигл оказывается сверху.
— Давайте, я его подержу, Карел, — предлагает Гельнай.
Бигл поднимается и тащит за собой Штепана, выворачивая ему руку.
— Пошевеливайся! — хрипит он. — Вставай! Я тебе покажу, как от меня бегать!
Штепан, тяжело дыша, морщится от боли.
— Пустите, — хрипло бормочет он. — Я только хотел в Кривую… за вещами.
Дьюла кидается между ними.
— Пустите его, — кричит он. — А то я…
Гельнай берет Дьюлу за плечо.
— Легче, легче, малыш! А вы, Михаль, не вмешивайтесь не в свое дело. Штепан Манья, вы арестованы именем закона. Ну, иди, дурень, иди.
Штепана Манью везут в город. Уже не на коне он, не скачет с гордо поднятой головой, и все же люди останавливаются поглядеть. По бокам его — полицейские, с ружьями между колен. Не сдвинута у Штепана шапка на затылок, не смотрит он на долину — там вон река, там пасутся кони, виднеется болото за камышом… Молча сидит Штепан, уперся взглядом в рыжий затылок возницы.
Гельнай расстегивает мундир и заводит со Штепаном дружескую беседу. О Гордубале ни слова, все о хозяйстве, о доме в Рыбарах, о лошадях. Штепан сперва дичится, потом увлекается разговором.
Да, да, хорош был жеребчик. Зря его продал хозяин, бог весть кому и зачем. Восемь тысяч можно было бы за него взять, продать на конный завод, а перед тем пустить его на ту черную кобылу. Эх, сударь, хотел бы я поглядеть на них… У Маньи загораются глаза. Такого коня продал хозяин — грех, да и только! Мерина надо было продать или кобылу, вот что. А не жеребца… — Штепан искренне взволнован.
«С арестованными говорить не полагается, разве что вполне официально!» — огорченно думает Бигл.
