— Спасибо, — тихо сказала Оксана Васильевна и вышла.
3
Под потолком барака клубился густой табачный дым.
Григоренко и начальник цеха Прищепа, переступив порог, закашлялись. Кто-то распахнул окно.
Когда дым немного разошелся, Григоренко поздоровался, снял фуражку и положил ее на подоконник. Вокруг— настороженная тишина.
— Здравствуйте, товарищи! — повторил он.
— Здра-авствуйте, — протянул кто-то лениво.
За ним, из глубины, громче:
— Здравствуйте, коли не шутите!
— Нет, не шучу... Когда захожу в дом к людям, то первым делом здороваюсь, снимаю фуражку. — И Григоренко со значением обвел взглядом ребят, которые, все как один, сидели в головных уборах.
Оглядываясь друг на друга, они нехотя стали снимать фуражки. Большинство из них были нестрижены, лохматы. Все с любопытством рассматривали директора. Многие видели его вблизи впервые.
— Начнем? — тихо обратился Григоренко к Прищепе, который успел примоститься на краю скамьи у стены.
— Начинайте, товарищ директор, — неожиданно донесся басок. — Интересно начальство послушать...
В голосе чувствовались вызов, ирония. Но Григоренко был к этому подготовлен: он уже кое-что слышал о бригаде Лисяка. Знал, что в ней собрались разные люди, среди них были и такие, кто за хулиганство отсидел год или два в тюрьме. Многие смотрели на работу в карьере как на неприятный и временный эпизод в своей биографии. Они пережидали здесь время, подыскивая другую работу, полегче и повыгоднее. Поэтому честью коллектива никто из них не дорожил. В бригаде царило панибратство, круговая порука и пьянство. Сам бригадир своих рабочих называл не иначе как «братва». Это была единственная бригада на комбинате, в которой не было ни одного коммуниста и даже комсомольца.
Григоренко рассказал о новых заданиях, которые поставлены перед комбинатом, и в особенности перед его ответственным участком — карьером, где добывается гранит. Сказал и о том, что бригада из месяца в месяц не выполняет план, что в ней много нарушений трудовой дисциплины, прогулов и что с этим пора кончать.
«Лисяковцы» слушали не перебивая. Некоторые — серьезно. Большинство — с усмешкой. Сзади тихонько перешептывались. Но слушали. Даже реплик не подавали.
Григоренко взглянул на часы. До начала работы — двенадцать минут.
— Вопросы есть, товарищи? Прошу!
Молчание. Ни о фронте работ, ни о новых шлангах, ни о рукавицах, ни даже о зарплате к директору вопросов не было. Странно...
Но вот молчание нарушил Лисяк. Он встал, расправил узкие плечи в брезентовой куртке, пятерней пригладил блестящие черные волосы.
