— Мы задохнемся.
— Возможно. Все лучше, чем замерзнуть.
Внутренние листья закрывались быстрее, чем наружные. Один лист, четырех футов в ширину и десяти в длину, поднялся дыбом за спиной у Джима и стал скручиваться, пока не коснулся его плеча. Джим нервно стряхнул его. Лист отпрянул и снова медленно пополз к Джиму.
— Фрэнк, — пронзительно вскрикнул Джим, — они нас задушат!
Фрэнк тоже со страхом смотрел, как сжимаются листья вокруг него.
— Джим, — сказал он, — сядь. Расставь ноги пошире. Теперь бери меня за руки, сделаем свод.
— Зачем?
— Чтобы захватить как можно больше места. Скорей!
Джим послушался. Действуя руками, локтями и коленями, они отвоевали себе неправильную сферу пяти футов в поперечнике и примерно столько же высотой. Листья коснулись их, словно ощупывая, а потом сомкнулись вокруг них, но не с такой силой, чтобы раздавить. Вскоре закрылся последний просвет, и они оказались в полной темноте.
— Фрэнк, — спросил Джим, — теперь-то можно шевелиться?
— Нет! Пусть наружные листья тоже станут на место.
Джим еще долго просидел неподвижно, он знал, что долго, потому что досчитал в уме до тысячи и уже приступил ко второй, когда у него в ногах закопошился Виллис.
— Джим, Фрэнк, хорошо, тепло, да?
— Да, Виллис, — согласился Джим. — Ну как, Фрэнк?
— Пожалуй, можно расслабиться, — Фрэнк опустил руки. Лист, служивший потолком, тут же полез вниз и задел Фрэнка по голове. Тот инстинктивно отмахнулся, и лист вернулся на место.
— Здесь уже душно, — сказал Джим.
— Не волнуйся, ничего страшного. Не дыши глубоко, не говори и не двигайся, тогда меньше кислорода уйдет.
— Какая разница, задохнемся мы через десять минут или через час? Это было безумие, Фрэнк. Как ни крути, до утра нам не дотянуть.
— Почему? Я читал, как в Индии люди давали хоронить себя заживо, а когда их откапывали спустя несколько дней или даже недель, они еще были живы. Они назывались «факиры».
— Факиры или еще кто, я в это не верю.
— Говорю тебе, я читал это в книге.
— Что ж, по-твоему, все, что пишут в книгах, правда?
— Хорошо бы это было правдой, — поколебавшись, ответил Фрэнк, — потому что это наш единственный шанс. А теперь, может, заткнешься? Если будешь трепаться, то изведешь весь воздух, который еще есть, и мы все помрем из-за тебя.
Джим замолчал, и слышно было только, как дышит Фрэнк. Джим наклонился и потрогал Виллиса: попрыгунчик был гладкий, наверное, спал. Потом дыхание Фрэнка перешло в скрипучий храп.
Джим попытался заснуть, но не смог. Непроглядная тьма и спертый воздух давили на него, как груз. Он снова пожалел о своих часах, ставших жертвой деловой сметки Смайта. Если бы знать, который час и сколько еще до рассвета, тогда бы он, пожалуй, выдержал.
