Первая сказка | страница 55



— Хо! — властно сказал Та-та, и внимание людей переключилось на него.

— Хо у-аа но! — провозгласил он. Непонимающее молчание было ему ответом.

— Ма ом! Хо ма аа! — попыталась объяснить Ма-ма.

Наконец Та-та одним движением вырвал сердце из рассеченной груди Отца и положил его в огонь. Мясо зашипело и наполнило пещеру сладковатым запахом. Калека, сидевший на корточках позади всех, вдруг завыл протяжно и тоскливо, не в силах больше вынести мучительного ожидания неотвратимой и страшной мести отцовского духа. Но его вой так и остался одиноким; люди, казалось, не слышали его. Та-та выгреб палочкой поджарившиеся куски, стряхнул золу и начал есть сердце Отца, исподлобья поглядывая на Семью. В лицах людей он теперь видел не только страх, но еще и голод, смешанный с любопытством. Та-та подозвал к себе сутулого длиннорукого подростка и сунул ему еще теплый кусок мяса.

— Хо! Ма! — произнес он властно. Мальчик облизывался, с жадностью втягивал незнакомый аромат, негромко урчал, ковыряя еду пальцем, но не решался пока отведать ее.

— Хо ма! — повторил Та-та, и мальчик наконец набросился на пищу с жадностью голодного зверя.

Люди постепенно выходили из оцепенения. Та-та чувствовал, что страх их понемногу проходит, уступая место любопытству.

Ма-ма бросала куски расчлененного трупа на горячие угли. Тата вынимал те, что уже поджарились, и передавал их женщинам и подросткам, не заботясь об очередности. Те хватали еду руками, обжигались и роняли дымящееся мясо на землю; некоторые становились на четвереньки и ели прямо с пола. Один лишь Калека, отстранившись от брошенного ему куска, не прикасался к еде и сидел неподвижно, дрожа всем телом. Он не знал, что такое любопытство, и сладость запретного плода была ему непонятна, только страх и отчаяние остались в его изуродованной душе. Он забился в уголок и скорчился там, обхватив голову руками. Из груди его вырывались горестные стоны, по лицу текли слезы. Пока все оставалось по-старому, он мог еще смириться со своей участью, но теперь, когда все в мире так внезапно перевернулось, и Семья, охваченная непонятным порывом, безжалостно ломала привычный уклад, он с неожиданной остротой и болью вдруг понял, что ему уже никогда не стать одним из них. Он всегда будет одинок; жаркий огонь, шипящее дымное мясо Отца — все это не для него. Ему остались лишь холод, темнота и безнадежная тоска до конца дней.

У пылающего костра продолжалось невиданное пиршество. Даже малыши получили свою долю, а те, кто еще не мог есть мяса, всасывали отцовский дух с молоком матерей.