. Но знание того, кто был автором отдельных частей летописи, никак не изменяет ее смысл и ничего не добавляет к пониманию текста Повести временных лет.
На это, в частности, обращает внимание М. Н. Вирилайнен, которая рассматривает вопрос об авторстве обоих летописцев как непринципиальный, не дающий ничего нового для понимания свода. Главным здесь является вопрос не о создателе текста, а о создателе сюжета. Летопись представляет собой единство двух совершенно различных элементов: церковных и фольклорных. На первый взгляд они кажутся существующими отдельно друг от друга, но на самом деле между ними есть глубинная связь, реализуемая на уровне сюжета[323], именно их единство составляет повествовательное пространство летописи. С этой точки зрения, не важно, был ли автором 1070-х гг. Нестор или Никон, потому что в любом случае завершение сюжетной части Повести временных лет хронологически совпадает с отрезком времени между возникновением гипотетического сказания о первоначальном распространении христианства и сводом 1070-х гг.[324] Имя автора текста не даст ничего нового для понимания летописи, здесь нужно спрашивать об авторе сюжета.
Для анализа летописи часто оказывается полезным знание обстоятельств ее происхождения, целей, с которыми она создавалась. Д. С. Лихачев писал, что летописцами были по преимуществу официальные лица: служащие княжеские и владычные, уставщики, псковские посадники, впоследствии – дьяки[325]. В литературе основное внимание уделялось раннему летописанию, когда летописцами были монахи, княжеские служащие, посадники Пскова и Новгорода. О дьяческом летописании, появившемся в XVI–XVII вв., известно значительно меньше. Так как Пискаревский летописец является памятником XVII в., то мы подробнее остановимся именно на дьяческом летописании. Знание социального положения летописца очень важно и для выявления источников, определения их достоверности, и для понимания целей и задач, которые ставил перед собой автор.
2) Летописание и приказные дьяки
Если бы нам не было известно, даже гипотетически, имя автора Пискаревского летописца, то, исходя из анализа текста, мы все равно пришли бы к выводу, что это был, скорее всего, московский приказной человек: в своде много записей, близких разрядным, подробностей о строительстве городов и крепостей, некоторые документы приведены в летописце буквально, без изменения их текста. Это, вероятно, могло быть известно человеку, служившему в приказе. Все государственные документы были засекречены, доступ к ним имели только лица, непосредственно занятые в управлении государством.
