Он явился на рассвете. Вернее — приполз. Муонг жестоко пострадал в схватке. Кровожадная кошка разорвала ему живот и шею; рана была такая глубокая, что через нее вываливались внутренности, грудь исцарапана страшными когтями. Мужчины, нашедшие его, осторожно подняли содрогающееся в конвульсиях невыносимой боли тело и отнесли к хижине знахаря Нганги.
Ника, едва услышав обо всем, примчалась туда же. Она увидела, как Нганга, сухонький старичок, обладавший, как говаривали, поразительными способностями в области чародейства, высыпал на шею Муонгу какой-то бурый порошок. И кровь, смешавшись со снадобьем, мгновенно остановилась и образовала плотный бурый валик вдоль глубоких царапин.
Затем Нганга описал вокруг раненого три круга, перепрыгнул через него и, наклонившись, припал к ране, словно что-то высасывая. Муонг застонал, но Нганга не отвлекался. Закатив глаза, он неожиданно оторвался от тела и плюнул. Вместе с кровью в его плевке обнаружился коготь леопарда.
— Я изгнал дух врага, — встав, торжественно объявил знахарь.
Мужчины племени многозначительно переглянулись.
Нганга подошел к костру и бросил туда какой-то предмет, который, вспыхнув зеленоватым пламенем, наполнил все вокруг чесночным запахом. Как только зеленоватый огонь исчез, старик вытащил обуглившийся предмет, вложил его в пустую косточку неведомого плода и засунул в рот исцеляемого. Муонг кашлянул, вздрогнул, вытянулся и затих.
Очевидно, дым усыпил его.
Нганга запел. И все, собравшиеся рядом, принялись подпевать ему, создавая мелодию, показавшуюся девушке зловещей.
Ника не выдержала и отвернулась. Запах горелого мяса подсказал ей, как использовал Нганга раскаленную железку.
Закончив операцию, он ловко зашил раны Муонга костяной иглой с продетой в ушко тонкой жилой какого-то мелкого животного, прочитал несколько загадочных заклинаний и удалился, препоручив пострадавшего заботам женщин. Поскольку запрет прикасаться и приближаться к нему беременным и кормящим женам никто не отменял, то выхаживать раненого предстояло Нике.
Ника опасалась, что Муонг не выживет.
«Его нечем даже перевязать!..» — злилась от бессилия она.
Но вот несчастный, лежа уже в собственной хижине, застонал, открыл мутные от муки глаза и попросил воды. И девушка, зная, что пить ему нельзя, слегка смочила его губы.
Муонг горел и трясся в ознобе.
Ника позвала Нгангу.
Осмотрев бедолагу, знахарь прищелкнул языком, что, по-видимому, должно было выражать надежду на благополучный исход, и удалился. Зато явилась Аамили. Ника так обрадовалась этому, словно жена Мвиру — ее лучшая подруга.
