Гюнт Дракон вовсе не спасал меня от опасности тогда на Канарах. Он всё правильно излагал, но лишь до того момента, когда сам ворвался в лабораторию с никелированным парабеллумом. Я тоже всё вспомнил - помог свист, в точности повторенный музыкально одарённым Щелкунчиком-Прусом. Я вспомнил всё с того самого момента, когда Гюнтер вошёл в лабораторию, оборудованную внутри древнего святилища гуанчей, спокойно положил на стеклянный столик оружие и уселся на круглый, покрытый белым чехлом винтовой стул, похожий на те, какими пользуются пианисты...
Глава 7.
"Чаора"
Я стараюсь никогда не дремать днём. От ночных кошмаров я к счастью избавлен, а вот стоит прикорнуть до захода Солнца, так всегда присниться пережитое, то, что действительно приключилось с нами во время рейда в Бискайском заливе зимой 41-го. Мрачные воспоминания навалились на меня неспроста, причиной тому, авторемонтная мастерская в соседнем с гауптвахтой дворе. Там усердно рихтовали какую-то гнутую железку, то ли капот, то ли крыло грузовика. Во всяком случае, какой-то здоровяк усердно работал немаленькой кувалдой, посылая в окружающее пространство, отнюдь не фортепьянные звуки. Такие кувалды есть на каждой подлодке, их используют при заделке небольших пробоин, забивая в них специальные чопы-пробки из сухой сосны или ели. Такой молоточек наши моряки называют щвиегерьмутер - тёща. Если промахнуться по деревянному конусу или клину и случайно врезать по металлической переборке, то звук по отсеку пойдёт такой, что зубы болью сведёт. Такое частенько случалось на списанном старом У-боте, что притулился за сухим доком и использовался для тренировок по борьбе за живучесть. Мазилу в этом прискорбном случае товарищи обкладывали витиеватым трёхэтажным матом, желая ему слиться в экстазе с престарелой мамой любимой жены.
Это случилось в Бискайском заливе. Наш “Чиндлер”, подняв тучи донного ила, плавно лёг на мягкий грунт между двух подводных скал. Наверху перекатывались тяжкими волнами вечно штормящие воды ирландского побережья. Весь экипаж, боясь даже чихнуть, тихо сидел по штатным местам, словно учуявший кота мышиный клан. Люди молились об одном: только бы акустики двух британских кораблей нас не услышали. Над нами находились двое профессиональных убийц немецких подлодок: старый, бывалый корвет типа “Флауэр” и новенький большой фрегат “Ривер”. Англичане хитрили, делали вид, что ушли, а сами легли в дрейф, растопырив свои гидроакустические уши до самого грунта. Томми прослушивали сто семьдесят метров плотной океанской воды. Они готовы были уловить малейший звук, исходящий из субмарины. От случайного падения алюминиевой кружки на чугунную решётку палубы, до шума воды в фановой системе нашего единственного гальюна. Мы конечно не были настолько беспечны, чтобы в этой ситуации использовать толчок или даже просто разговаривать. Моряки притаились по своим отсекам, прислушиваясь к тревожному потрескиванию шпангоутов. Их испытывали на прочность семнадцать атмосфер давления забортной воды. Так в могильной тишине, при красноватом, тусклом свете аварийного освещения мы провели почти двое бесконечных суток. Ребята передвигались в отсеках, только по крайней необходимости, проявляя при этом звериную осторожность. Каждый из них боялся случайно зашуметь и тем самым не погубить себя и товарищей.
