— Пока я не сотру это пятно позора, пачкающее всех нас, горе и слезы будут вечными спутниками хаттов.
— Но это же предрассудок!
Марк Юлиан в раздражении отступил на несколько шагов назад от Аурианы, а затем принялся ходить по кладовой. Несмотря на все усилия сохранить бесстрастность и трезвое восприятие, в нем вырастал гнев, подогреваемый чувством беспомощности. Он привык обращаться к помощи рассудка, и в битве аргументов ему не было равных. Но здесь действовали иные категории, и все его таланты ничего не стоили.
— Ауриана, ты должна прислушаться ко мне. В мире очень много людей, не разделяющих твои убеждения о мести. Я среди них. Кто-то даже уже говорил, что все это жестокая чушь — полагать, будто убийство одного человека и погребение его в землю возродит к жизни других. Самые мудрые из моих соотечественников считают, что обычай кровной мести проистекает не из законов природы, а от привычек людей, которыми управляют низменные страсти. Разве можно считать какое-то убеждение справедливым только потому, что ты всегда его придерживалась? Даже среди второго поколения твоих соплеменников, проживающих здесь, в Риме, есть такие, кто, познакомившись с началами греческой философии, считают этот обычай предрассудком. Мир так велик, а ты отгораживаешься от него, забираешься в какой-то глухой тесный склеп.
Ауриана вырвалась из плена его глаз. Маска исчезла, и перед ним опять находилась испуганная и одинокая женщина. Она дотронулась до аурра таким жестом, словно он ей чем-то мешал. У Марка появилось ощущение, что этот амулет был в некоторой степени его союзником. Явные колебания и неуверенность возлюбленной ободрили Марка Юлиана.
— Это вредная чушь, и ты должна от нее избавиться. И уж совсем мне не нравится, что для этой цели избрали тебя, — продолжал настаивать на своем Марк Юлиан. — Ты не подумала о том, что они могут использовать тебя в своих собственных целях?
— Использовать меня? Мы все — одно целое. Как можно использовать руку своего же собственного тела?
— А почему кто-то из ваших воинов не может убить его? Почему этот акт мести не выполнить Коньярику?
— Боги доверили мне, а не Коньярику заботиться о жизни моего племени после того, как Одберт предал нас. Они называют меня святой женщиной, которую боги наделили властью. Я — их живой щит, Дочь, восставшая из Пепла. Они всем сердцем верят, что это дело завершится успешно только в том случае, если за дело возьмусь я.
— Очень удобно для них!
