Октябрьские рассказы | страница 18

Возница, сидевший на борту подводы, сказал хрипло, со сна:

— Комиссара зовут в голову. Пропуск требуют. Застава…

Из темноты вышли штыки и перегородили дорогу. Комиссар вытащил пропуск из-за длинного обшлага своей шинели и показал его.

Командир долго рассматривал мятый от частого предъявления и складывания кусочек пожелтевшей бумаги. Потом спросил:

— С вами есть кто еще, кроме подводчиков?

— Есть три красноармейца, — сказал комиссар.

— Давно идете?

— Всю ночь идем…

— Ну, скоро отдыхать будете, — сказал командир.

Штыки разошлись. Дорога была свободна. Обоз потянулся дальше.

— А знаешь, молодой, — Глебов подтолкнул Дымова локтем, — давай-ка и мы сядем. Садись на вторую подводу, я на первую сяду, а то ноги не палки — уходились.

Возчик, сидевший рядом с Глебовым, был одет в теплую, толстую черную куртку, в высоких сапогах, на руках — вязаные перчатки. Он сидел небритый, с потухшей трубкой в зубах, с сизым от холода лицом. Молча подвинувшись и давая место комиссару, он через несколько минут сказал, как будто просто в темноту перед собой:

— Едем, все едем, а лошадей кормить где будем, да если сена с собой нет…

Глебов выпрямился в телеге насколько мог и ответил сразу, нахмурившись:

— А что сам не захватил? Говорили же — запастись. Скажешь, сена нет, бедняк. Скажешь — не говорили?

— Говорили, да ведь не думал, что всю ночь ехать. Думал — в Царское или в Павловск, на фронт, что ли, я не знаю, а тут конца нет…

— Как это в Царское? — воскликнул Глебов. — Да там же белые. К белым, к Юденичу?

— Я ничего не знаю. Я не разбираюсь в политике. Мне что. Я не воюю. У меня оружия нет. Вот подвода есть. Лошадь тоже есть. Куда прикажут — еду. А сена нет — то и говорю. Лошадь на ногах не стоит. А то возьмет — упадет…

— Не упадет, — сказал Глебов, — она у тебя здоровая, как и ты. Похудеет немного, на пользу ей.

— А куда идти будем? — спросил возница.

— Вперед! — сказал весело Глебов. — Большевики всегда вперед идут, а там разберемся.

Жестяная, холодная ночь кидала им навстречу как будто все одни и те же садики, дома, стены, заборы, но иногда проплывали высокие строения, деревья становились толпой, потом опять редели и также сменялись звуки. То стояла настороженная тишина, прорезанная какими-то тонкими скрипами, приглушенным собачьим лаем, далекими свистками поездных составов, то наплывал далекий гул, точно доносился шум ночных работ неизвестного завода, слышались даже наплывы пушечной стрельбы где-то очень далеко, все чаще появлялись патрули, все чаще лез за обшлаг Глебов, вытаскивал пропуск и предъявлял его то шутившим, то мрачным, то недоверчиво осматривавшим обоз людям, которых рождала темнота.