Перетрясли карманы и подсчитали все свое имущество.
Виктор прежде всего схватился за табак. Сверху махорка превратилась в кашу, а от бумаги почти ничего не осталось.
— Эх, жаль добра! — вздохнул он и осторожно начал вытаскивать свое богатство. — Где теперь возьмешь?
— И хорошо! — сказал Мирон. — Может, курить отвыкнешь.
— Ну нет, брат! Я лучше есть отвыкну.
— Для меня это было бы очень кстати, — спокойно произнес Мирон и вытащил мокрую корку хлеба.
— Хлеб? — подскочил Виктор.
— Тихо, тихо! Ты же только что говорил, что можешь не есть, лишь бы махорка была. Выбирай: или хлеб, или курево.
— Ну и лихо с тобой, не надо! — обиделся Виктор. Мирон положил сушиться свой хлеб и даже собрал все крошки.
Когда вытрясли карманы, у обоих носы опустились еще ниже. Все имущество состояло из махорки, корки хлеба, мокрой бумаги, карандаша с железным наконечником, одного носового платка, восьми рублей семидесяти четырех копеек деньгами и четырех спичек в расплющенном мокром коробке.
— Даже спичек у тебя нет, — упрекнул Мирон. — Единственный случай выпал в истории человечества, когда курильщик мог оказаться полезным для общества, — и то неудача.
— Спичек у меня хватало, да только они вместе с другими вещами хранились в походном мешке, который ты пустил по воде, — огрызнулся Виктор. — А где твой нож?
— Так ведь и он остался в мешке, — понуро ответил Мирон.
Но спорить не было времени. Друзья нашли небольшой чистый заливчик, выполоскали одежду и в четыре руки выжали так, что в ней, казалось, не только воды, но и живого места не должно было бы остаться. Развесили на солнце, а сами уселись на песок под корнями большой сосны. Жаловаться на холод еще нельзя было, однако солнце неуклонно спускалось к горизонту, а одежда сохла медленно. Бережно разложили для просушки и все остальное имущество, особенно спички.
— Тебе не приходилось пользоваться высушенными спичками? — спросил Мирон. — Горят они?
— Не приходилось.
— Вот видишь: такая простая вещь, а ты не знаешь.
— А ты?
— Так ведь я не курю.
— Это не только для курения необходимо. Эх, ты! — покачал головою Виктор. — Рассуждать только любишь…
Виктор все время искоса посматривал на хлеб. Не терпелось и Мирону. Взял он влажный кусок, разломил пополам, протянул Виктору. Съели — и еще острее почувствовали голод.
— Знал бы, что так получится, совсем не стал бы есть, — ворчал Виктор.
— Привыкай, браток, не то еще будет, — утешил его Мирон.
— Хоть бы закурить, — сказал Виктор, глядя на свою махорку.
