— И где же ты был все это время? — после небольшой паузы вновь спросил его сын.
— Там, где цветут дикие розы, — ответил ему Мустафа.
— Розы? Какие розы? — удивленно посмотрел на него Демир.
— Там, где прошло мое детство, — ответил Мустафа, откинувшись на спинку стула.
— И что тебя туда привело?
— Колыбельная, — устало закрыв глаза, ответил Мустафа.
Демир переглянулся с Лейлой. Та недоуменно пожала плечами.
— Отец, я тебя не понимаю, — озабоченным голосом сказал сын. — Ты говоришь какими-то загадками. Можно же толком объяснить. Я ведь вижу, ты сам не свой. Тебя что-то выбило из колеи. А я знаю, что это трудно сделать. Значит, произошло что-то очень серьезное.
— Ты не должен это скрывать от нас, — сказала Лейла и, повернувшись к дочери, попросила ее: — Кэт, милая, оставь нас, нам нужно поговорить.
Но внучка упрямо наклонила голову:
— Я что, ребенок, чтобы пойти поиграть, когда взрослым нужно поговорить? Я же внучка своего деда, и если у него проблема, то и я должна это знать!
Демир побагровел и хотел было высказать все, что он думает о европейском воспитании, но Мустафа, властно подняв руку, его остановил.
Он понимал, что не должен молчать, но не знал, с чего начать свое повествование. С дождя, который загнал его под крышу крестьянского дома в Болгарии? Или с того дня, когда он покинул родную деревню и даже не оглянулся, уезжая?
Ну и что? Даже если Мустафа сейчас расскажет все это своим детям, они ничего не поймут. Он сам, с кем это все произошло, находится на грани понимания. Чего же требовать с родных…
Тяжело встав из-за стола, он достал из пиджака тетрадку и положил ее на стол.
— Что это? — в один голос спросили брат и сестра.
— Это? Это письмо. Письмо из прошлого. — Мустафа Гази, помедлив, передал листки перевода дочери. — Лейла, прочти вслух.
Дочь, слегка запинаясь, начала читать. Ее голос звучал сначала настороженно, затем все более взволнованно. Слушая ее, Мустафа с удивлением заметил, что понемногу избавляется от тяжести, что обрушилась на его сердце. В голосе Лейлы ему слышался голос матери. И казалось, что она сама обращается к нему сквозь непроницаемую толщу времен.
Когда дочь умолкла, в комнате повисла звенящая тишина.
— Как вы понимаете, Наапет — это я, — безучастно глядя в одну точку, сказал Мустафа.
— Вот так история, — как бы про себя проговорила внучка, прижав ладони к пылающему лицу.
Демир же стал белым как полотно.
— Что будет с Сулейманом, если он узнает? — спросил он, глядя на Мустафу. — Ты представляешь, что это будет за удар?
